Старообрядческое Подмосковье

К истории Рогожского кладбища. «Следствие» по делу построения часовни

Посмотрим, что пишет Николай Иванович Субботин о действиях наших хитрых старообрядцев в деле устроения новой часовни на Рогожском кладбище.

 

«…Изложим ход дела по указаниям князя Прозоровскаго в его донесении императрице Екатерине.

Немедленно по вступлении в должность московскаго главнокомандующаго, кн. Прозоровский посетил оба раскольническия кладбища как это делали и некоторые другие главнокомандующие прежде и после него. На Рогожском был он по нарочитой просьбе самих раскольников. Пригласить к себе князя Прозоровскаго они имели особые побуждения: тогда у них было решено уже воздвигнуть на своем кладбище такую часовню, или церковь, которая своей обширностию и и великолепием затмевала бы все православные храмы в столице. Дозволение на постройку новой часовни надеялись они испросить у главнокомандующего под предлогом ветхости и неудобства двух, дотоле существовавших на кладбище. Нет сомнения, что это был один только предлог: если деревянная (Покровская) часовня, построенная с разрешения князя Орлова в 1771 году, могла обветшать в течение девятнадцатилетняго существования, то каменная (Никольская), построенная пятью годами позже , в четырнадцать лет не могла сделаться вовсе неудобною для дальнейшего существования и пользования ею. Намеренно, на случай осмотра, конечно, можно было привести ее в запущенный вид; но что на самом деле она была прочна и удобна, несомненно явствует из того, что раскольники впоследствии и не думали закрывать ее, тем паче уничтожать, напротив благополучно пользовались ею более шестидесяти лет, пока не была она в 1854 году обращена в единоверческую. Итак именно под предлогом мнимой ветхости и негодности прежних двух часовен рогожские раскольники задумали просить московскаго главнокомандующего о дозволении построить вместо этих двух одну каменную. У них уже приготовлен был для представления главнокомандующему и план будущей часовни: план составил по их просьбе архитектор Казаков. По этому плану часовня долженствовала быть двух-этажная, с зимним помещением внизу и летним вверху, размером, как надобно полагать, довольно скромных, без особых выступов для алтаря, — вообще план составлен был так, чтобы при начальственном рассмотрении не мог внушать никаких затруднений относительно разрешения произвести по оному постройку часовни. Но план этот назначали только для начальственнаго разсмотрения; на самом же деле раскольники вовсе не намерены были ему следовать, — замышляли, напротив, построить часовню совсем иначе, в размерах грандиозных и в виде пятиглавой соборной церкви. Для них нужно было иметь только дозволение произвести постройку, а затем они надеялись, что все могут сделать по своему, — и старую каменную часовню оставить в неприкосновенности и воздвигнуть новую, вовсе не придерживаясь утвержденнаго плана. Главным затейщиком и руководителем в этих замыслах обмануть правительство был, как можно догадываться, один из самых влиятельных тогда прихожан Рогожскаго кладбища, упоминаемый князем Прозоровским «именитый гражданин» Никита Павлов…

…Итак, составив лукавый план обмануть правительство, выборные от рогожцев, с Никитой Павловым во главе, явились к новому московскаму главнокомандующему. Объяснить крайнюю будто бы нужду построить на кладбище часовню в замен двух старых, якобы совершенно ветхих и неудобных, они просили князя Прозоровскаго лично посетить кладбище, чтобы удостовериться в печальном положении старых часовен и вытекающей отсюда необходимости построить новую. Князь Прозоровский принял предложение, поехал на Рогожское кладбище, чтобы «осмотреть одной часовни ветхость, а другой неспособность». Как принимали его на кладбище, об этом, разумеется, он не имел надобности сообщать императрице; об осмотре же часовен писал, что будто бы «подлинно нашел: деревянная ветха, а в каменной от сырости-ль, или от худаго построения даже со стен течет и такой тяжелый воздух, что в оной пробыть, казалось ему, без вреда невозможно…»

В этом месте, приводя рассуждения Н.Субботина, я всерьез задумался, а надо ли это делать? Стоит ли выносить на страницы блога такие продолжительные рассуждения, которые напоминают скорее досудебное дознание. И решил, что стоит, потому что за обилием слов в тень уходит сама суть «нарушения», к которой мы непременно вернемся. А пока продолжим…

«…Приняв это во внимание и руководясь тем соображением, что если существовали прежния часовни, заведенные как он полагал, с высочайшего соизволения, то и построение новой будет не противно высочайшей воле, особенно же когда сама императрица манифестом 1762 г. и указом 1790-го повелела никаких притеснений раскольникам не делать и препятствия им в молитвенных собраниях не чинить, князь Прозоровский «почем возможным позволить рогожцам вместо ветхой и другой неспособной построить новую часовню». Впоследствии, когда императрица потребовала у него объяснений по этому делу, он сам признался, что, дав позволение строить часовню, поступил опрометчиво и неосторожно («неостерехся выправиться с законами о построении часовен»), сам признал себя «виновным» и просил «милосерднаго прощения», что «не справясь с законами и «не доложась Ея Величеству» дать такое дозволение. Нет сомнения, что к этой опрометчивости и неосторожности он приведен был излишним доверием и снисходительностью к раскольникам, особенно же к старейшему из них «именитому гражданину» Никите Павлову. Свою доверчивость к Никите Павлову он простер до того, что, дозволив построение часовни, не стал даже и рассматривать план ея, заранее составленный архитектором Казаковым «чрез посредство» этого «именитаго гражданина».

Такое непростительное потворство, или, по крайней мере, слепое доверие главного начальства Москвы придало раскольникам еще больше дерзости. Они смело приступили теперь к исполнению своих замыслов: старую каменную часовню разбирать и не подумали, а на месте деревянной заложили новую таких размеров, что с нею не могла сравниться по обширности ни одна из всех тогдашних московских церквей, не исключая и соборов. План Казакова они тем смелее оставили теперь без употребления, что и сам князь Прозоровский не потрудился даже взглянуть на него: у них имелся другой, для котораго принята была за образец благолепная церковь Рождества Христова, что в Бутырках. По этому плану часовня должна иметь совершенное подобие соборнаго храма о пяти главах.

Итак, в 1791 году на Рогожском кладбище раскольники начали строить собор обширнее Успенскаго. Надобно сказать, что обо всем этом пошли толки по Москве, по крайней мере московский губернатор нашел нужным довести до сведения самого главнокомандующего о подозрениях, внушаемых производимою на Рогожском кладбище постройкою. Князь Прозоровский не рассудил теперь съездить на кладбище и лично осмотреть, какие там начаты работы; он ограничился тем, что потребовал на разсмотрение план, по которому часовня строится. Этим от дал возможность раскольникам скрыть от него один обман, который обнаружился бы сам собою при осмотре построек на месте, — именно тот, что они оставили в неприкосновенности старую каменную часовню, вместо которой, за совершенной будто бы ея неудобностью, равно как и вместо деревянной, само просили и от правительства получили дозволение постоить новую. Но другаго обмана нельзя было прикрыть: план производимой постройки необходимо было представить главнокомандующему по прямому его приказанию, и по рассмотрении плана обнаружилось, что он составлен не Казаковым, а по сличении с планом Казакова, потребованным для сей цели, оказался нимало ни на него не похожим, ни по размещению, ни по фасадам, ни по внутреннему расположению. Продолжая потворствовать раскольникам, князь Прозоровский, к удивлению, оставил безнаказанным это их самоуправство, за которое они подлежали ответственности по закону: он потребовал только, чтобы размеры часовни были сокращены и чтобы она не имела того совершеннаго подобия соборной церкви, какое было придано ей на плане, — чтобы «выпуски» для алтаря были уничтожены и вместо пяти глав была выведена только одна. Но и здесь опять, по первому пункту этих распоряжений, он сделал уступку раскольникам, дозволив им не сокращать размеры новостроящейся часовни в уважение их « усиленной просьбы», основанной на том, что «в Москве и около оной их единоверцев до 20,000 душ. За исполнение двух остальных пунктов своего распоряжения князь Прозоровский приказал наблюсти полицейскому архитектору Карину. Таким образом дело обошлось благополучно для раскольников и относительно другаго их обмана, хотя он уже был открыт правительством: теперь даже с дозволения самого главнокомандующего, они могли совершенно безопасно строить часовню в тех огромных размерах, как именно желали и начали стоить без его дозволения, тайком…

…Для чего же понадобилась московским поповцам такая громадная часовня, представлявшая совершенное подобие собора? – Это несколько объясняется в другом документе, с которым нам следует познакомить читателя.

«Записка» митрополита Гавриила, как видно из сделанной на ней заметки, составлена одновременно с донесением князя Прозоровскаго императрице Екатерине. Какое ее назначение, для кого она писана и кому представлена? – определить этого мы не можем; но что она имеет официальный характер, это очевидно. Поводом к ея составлению послужила полученная митрополитом Гавриилом просьба петербургских старообрядцев о даровании им благословеннаго священства, к которой они приложили за чем-то копию с прошения, поданнаго московскими поповцами главнокомандующему в Москве. Об этом последнем прошению собственно и идет речь в записке митрополита Гавриила. Но приведем сначала подлинный ее текст.

«Старообрядцы петербургские подали мне прошение, чтобы им быть в числе сынов православныя греко-российския церкви, и от меня получать священников равно, как в Екатеринославской епархии, при том приобщили с прошением копию от старообрядцев московских, поданнаго главнокомандующему в Москве, в ней написано:

1) Что они имеют деревянный при кладбище молитвенный храм.

2) Что от дней Никона патриарха терпят они духовных властей гонение.

3) Чтоб дозволить им церкви для служения литургии по старопечатным книгам, как и в Екатеринославской епархии, умалчивая, что сие дозволение отнесено к епархиальному архиерею; и что они имеют порок, что беглые попы у них служат, и просят:

1) Чтоб им построить церкви.

2) Иметь священников приходящих к ним.

3) Чтоб быть у них архиепископу приходящему самопроизвольно, на таком положении, как они пребывают.

4) Чтоб он не был под ведомством духовных властей, отделяясь от них как в городовом положении в статьях 124, 125 и 126 о иностранных предписано.

5) Чтоб им в чиноположении их быть ведомым по духовным делам в их консисториях не сообщаясь великороссийским духовным властям.

Сия просьба довольно изъясняет намерение их, — стараются начать свою церковь, отделяя от господствующей в России, и иметь своего архиепископа и консисторию.

Начали стоить церковь превышающую пространством и огромностью Успенский собор: он длиной 17, шириною 12, а их церковь длиною 25, шириною 15 сажень, чтобы огромностию сего храма унижать первую в России церковь в мыслях простаго народа.

А особливо в преклонных к расколу усилить к ним уважение.

В Москве приверженных к расколу более 20.000; многия епархии, особливо нижегородская до того доходила, что церкви лишаются своих приходов. Ежели из губерний соберутся чиноначальники их в такой пространной церкви, в которой до 3000 народа может вместиться, когда они предполагают быть у них архиепископу и консистории, когда сия толпа фанатиков сделает соборы, каковы уже и были, и положения свои возвестят в губерниях, из которых они придут в Москву, сии, не имеющие привязанности к правительству, могут ли обнадежить безопасностию столицы?

Они просят, чтобы их почитали так удаленными от господствующей церкви, как удалены католики и лютеране: можно ли надеяться, что их фанатизм, распространяющийся по всей России, почитал Государя правоверным?

Великий Петр, монарх проницательный, нарекл их лютыми неприятелями, государству и Государю непрестанно зломыслящими.

Внимая сим обстоятельствам, думаю:

1) Чтоб начатую ими церковь обратить на другия, предписаны законом Монархины, для призрения бедных, или для пользы общественной установления.

2) Дозволить им построить часовню, какая для погребения усопших на кладбище потребна, без колокольни.

(Сия записка прислана от преосвященнаго митрополита Новгородскаго и Санктпетербургскаго, ноября 9 дня 1792 г.)

Следует отметить, что в этом месте своего труда Н.Субботин полностью переключается на другую тему – тему единоверия, забывая о Рогожском кладбище со строящейся на ней часовней, и этот вопрос остается недообсужденным. Мы уже упомянули, что в потоке раздражения в адрес хитрых старообрядцев автором практически полностью теряется суть вопроса. А она очень проста: старообрядцам крайне нужен был большой храм, позволяющих вместить достаточное количество верующих.
Я достаю свою заветную тетрадочку с выписками бракосочетаний и крещений на Рогожском кладбище за 1850-1854 годы. Конечно, полных данных нет, выписаны только те метрические записи, что имеют отношение к деревням Смолево, Молоково, Костино и Кузяево. Зато аккуратные записи в каждой из метрических книг имеют порядковые номера от начала соответствующего года.
Вот, например, книга о крещениях за 1850 год: последняя запись, занесенная в тетрадочку, от 21 декабря № 3552. Следовательно можно полагать, что всего за этот год было порядка 3600 – 3650 записей – столько младенцев крестили на Рогожке в 1850 году.
В книгах о бракосочетаниях есть такие номера записей: в 1853 году № 492 от 11 ноября, в 1851 году № 417 от 4 ноября.
Таким образом, в середине 19 века на Рогожском кладбище ежедневно совершалось около 10 крещений, а также 1 – 2 бракосочетания. Про отпевания у меня данных нет, но отпевания, естественно, тоже были, хотя, возможно, заметно меньшим числом, чем крещения. Таким образом, на Рогожском кладбище ежедневно исполнялось порядка 15 разных треб старообрядцев. Да и службы велись.
Причем, даже на основании числа ежегодных крещений можно приблизительно, хотя, понятно, что и не слишком точно, оценить численность старообрядцев, тяготеющих к Рогожскому кладбищу. Возьмем деревню Костино: в 1850 году в ней родились 23 ребенка. Всего (на основании ревизии 1850 года) в 106 дворах деревни Костино жили 212 семей, таким образом, запомним, что один ребенок родился в тот год примерно в каждой девятой семьи. Средняя численность семьи 4 – 5 человек, следовательно, за каждым ребенком условно «стояло» около 40 человек старообрядцев. Если у вас хватит терпения перемножить 3600 родившихся на 40, получим примерное число старообрядцев – 140 – 150 тысяч! Это только те, кто предпочитал ездить на Рогожское кладбище. Внушительная цифра на середину 19 века, и, если даже предположить, что в 1790 году старообрядцев было несколько меньше, то цифра, которой оперируют и князь Прозоровский и митрополит Гавриил не только не кажется преувеличенной, но, пожалуй, даже преуменьшена!
Кстати, эти мои эмпирические выкладки дают результат, в целом соответствующий данным, которые приводит В.Е.Макаров в известной своей работе «Очерк истории Рогожского кладбища в Москве». Он пишет:

«…Московское старообрядчество очень многочисленно. Еще в 1845 г. всех старообрядцев в Москве и губернии официально числилось 73484 человека обоего пола. Но чтобы определить действительное количество старообрядцев, вскоре после того министерство внутренних дел произвело частное исследование, не полагаясь на показания официальной статистики.

И оказалось старообрядцев уже 186000 человек, из которых приемлющих священство 120000 человек, причем половина этого количества в Москве, половина в губернии.

О многочисленности и силе московского старообрядчества, приемлющего священство, можно заключить и из числа храмов и моленных, которых в Москве насчитывается около тридцати…».

Поэтому строительство еще одной часовни (церкви) на Рогожском кладбище являлось для старообрядцев жизненной необходимостью (церкви-то, как мы помним, было две, но одна из них в ветхом состоянии). Да, и каждодневная перегруженность церквей в обычные дни – можно себе представить множество людей на Рогожском! – только одна сторона проблемы. Вторая – праздничные дни, в которую на литургию собиралось значительно больше старообрядцев. Рогожскому кладбищу нужна была не просто церковь, а именно соборная церковь. И, если московские старообрядцы посещали праздничные литургии в других старообрядческих храмах Москвы, то подмосковные, конечно, предпочитали храмы Рогожского кладбища. Поэтому даже Покровский храм, способный вместить, по некоторым данным, порядка 3000 человек, на самом деле не был, достаточно большим, чтобы вместить всех желающих.
Что касаемо хитрости и обмана, к которому прибегли старообрядцы, по крайней мере, при общении с князем Прозоровским, то было ли это преступлением, о котором с таким раздражением пишет Н.Субботин? Вся суть в том, что правовое поле, в рамках которого крутился вопрос строительства старообрядческих храмов, было настолько противоречивым и запутанным, то опасность запрета под любым предлогом или даже вообще без предлога была слишком реальной. Недаром, князь Прозоровский признается, что он не особенно преуспел в понимании законодательных рамок между «запретить» и «разрешить». Я думаю, что старообрядцам менее всего хотелось переводить запутанную правовую ситуации в однозначный отказ, поэтому и употреблялось всюду скромное определение будущего храма – часовня, а, не дай бог, соборная церковь! И нужно ли их за это винить – альтернативы-то решить вопрос у них не было!

Не слишком корректно звучат и намеки Н.Субботина, на то, что князь Прозоровский был встречен на Рогожском кладбище «на высшем уровне», включая то, что сегодня мы обозначили бы как взятка. Да, старообрядцы были вынуждены платить за любое самое мелкое дозволение или содействие. Московскому чиновничеству, так же как и чиновничьей братии на местах, очень выгодно было использовать сложное во всех отношениях положение старообрядцев к собственной выгоде. Господствующая церковь этих неофициальных поборов просто не знала. Некорректно в этом случае упрекать старообрядцев

Особую опасность всегда представляло то обстоятельство, что даже построенная церковь могла быть просто отобрана у старообрядцев. Посмотрите, например, как это делалось в Казани по отношению к старообрядческой общине. Источник

Происходит своеобразное столкновение доводов «за» построение часовни и доводов «против». Старообрядческий довод «за» — это насущная объективная необходимость в новом храме (соборной церкви) на Рогожском кладбище, поскольку состояние старых (деревянной часовни и каменной Никольской церкви) не позволяет в полной мере проводить службы и осуществлять требы старообрядцев. Скрытый довод старообрядцев тот, что скромная по вместимости Никольская церковь не может обеспечить проведение праздничных литургий для всех верующих, собирающихся с этой целью на Рогожском кладбище.

Доводы противников старообрядцев исходят из установки «по возможности ничего не дозволять и никуда не пущать». Реальность и жизненная адекватность старообрядческих доводов их нисколько не интересует. Недаром все внимание Н.Субботина сводится к следующему: неудобство и ветхость старых храмов надуманы (по_видимому, это утверждается им заочно, не подкрепляясь собственным видением этих храмов), а главное, что старообрядцы прибегают к обману, прося дозволения стоить одно, на деле же строят другое, за что должны нести ответственности по закону (в этом месте я слегка запутался и не мог все-таки сообразить, о каких законодательных актах идет речь?). Не находя доводов против размеров нового храма, Н. Субботин вынужденно призывает на помощь митрополита Гавриила, и тот эти доводы находит, да и какие!

Вот что заявляет митрополит Гавриил: «…начали стоить церковь превышающую пространством и огромностью Успенский собор… чтобы огромностию сего храма унижать первую в России церковь в мыслях простаго народа» (!) и еще: «…ежели из губерний соберутся чиноначальники их в такой пространной церкви, в которой до 3000 народа может вместиться… когда сия толпа фанатиков сделает соборы, каковы уже и были, и положения свои возвестят в губерниях, из которых они придут в Москву, сии, не имеющие привязанности к правительству, могут ли обнадежить безопасностию столицы?» (!!). Да уж, еще немножко домыслить и можно запросто приравнять старообрядцев к революционерам.

Итак, что мы выяснили? Первое: нужда старообрядцев в новой часовне отражала их реальную потребность в ней. То, что они при этом пошли на хитрость объяснимо полным и обоснованным неверием в то, что власть поведет себя адекватно и правильно оценит потребность в новой старообрядческой часовне.
Второе: противники старообрядцев, позицию которым формулирует Н.Субботин, в принципе не затрудняются такими материями как какие-то там потребности старообрядцев. Их не существует! А существует «преступная хитрость раскольников», подлый обман, то ли с целью пошатнуть устои господствующей церкви, то ли замахнуться на саму власть светскую. Грустно это непонимание.
Но особенно грустно и удивительно то, как все повторяется в сегодняшней ситуации протестного движения в стране. Прошло, между прочим, около 220 лет со дня, например, письма Прозоровского императрице Екатерине по поводу строительства новой старообрядческой часовни на Рогожском кладбище, и мы вправе ожидать значительных изменений в мировоззрении общества за это время. И они, конечно же, произошли, и общество сделалось абсолютно иным. Но только вот отношение власти (в то время – к старообрядцам, сегодня — к протестному движению) нисколько не изменилось.

Что имеет место быть?
Со стороны протестного движения — это требование соблюдение фундаментальных основ конституционности в стране, законности, в конце концов, отстаивания права быть несогласным с нарушениями, которые допускает власть. Нельзя не согласиться, что это более чем серьезные причины, побуждающие к протесту.
Заметьте, с каким трудом приходится получать «высочайшее» разрешение на мирное высказывание несогласия. Каков же довод, например, московских властей, не разрешающих выступления протеста. Особенно замечательна мотивировка запрета марша: «будет мешать движению»! Не годится даже для «отмазки»: можно подумать, что это самое важное для столицы, которая и без этих маршей ежедневно стоит с многокилометровых пробках.

Удивительно все: абсолютная неспособность власти адекватно отреагировать на протестные явления в обществе, вступить в какой бы то ни было диалог с оппозицией, в конце концов, просто взвешенно подойти к ситуации, хотя бы с позиции собственного имиджа. Нет, лучше давайте развернем череда репрессивных мер, как физическом, так и в законодательном плане… Ничего не изменилось!