Пацаны
Нужно сказать, что слово «пацан» в ту пору не было нарицательным (по крайней мере, в условиях Казани), не означало принадлежности к какой-либо группировке. Да и как еще обратишься к группе ребят, кроме как «пацаны», особенно если ты находишься не в своем районе. Кстати сказать, это уже было – «свои» и «чужие» районы. Причем, если вы оказываетесь в чужом районе вдвоем или втроем (а обычно так и ходили), то к вам вполне могли подойти местные и поинтересоваться, кто вы такие, откуда и что вы там делаете. Как правило, их было заметно больше, и вы оказывались в своеобразном кольце интересующихся. Спрашивал всегда кто-то один, причем я не помню случая, чтобы этот разговор сопровождала какая-то агрессивность, но то, что территория под присмотром, показывалась совершенно определенно. Но охотно и помогали разъяснениями, если, предположим, вы запутались и не могли найти нужный адрес, даже провожали и показывали. Но все-таки в «своем» Соцгороде было заметно спокойнее.
Короче, ни один нормальный пацан не стал бы обращаться к чужим со словом «мальчики». Это было абсурдно недопустимо и в принципе рискованно. Именно в этом случае можно было спровоцировать агрессивность местных. По отношению к своим ребятам, с которыми был знаком, обращение «пацан» практически не применялось, за исключением тех случаев, когда, предположим, ты спрашивал: «Вы не видели пацанов из нашего двора?», или «А что это за новенький пацан с вами был?» или что-нибудь в этом духе.
Старшие пацаны делали самопалы. Самопал — это серьезное оружие, наподобие обреза, но выполненное своими руками и в тайне – ни один нормальный родитель не допустил бы, я думаю, изготовления самопала. Приклад делали, кто, как может, не предъявляя особых требований ни к его изяществу, ни к обработке. На него укреплялась трубка – ствол, естественно, стальная, по возможностями с толстыми стенками. Заряжалось это страшное устройство со ствола, обычно шариками от тех же подшипников, затем пыжом из чего угодно, например, бумаги. Вся сложность состояла в придумывании ударника, бойка, в курковом устройстве. Не менее сложным было нахождение капсюля, ну, и конечно, изготовление заряда.
И то, и другое и третье оставалось на смекалку и изобретательность умельцев. Не исключаю, что кто-то из них однажды одним глазом заглянул в написанное о том, как делать порох. Но уж точно никто не разбирался в его мерке под заряд. Мне сразу вспоминается Балбес из «Самогонщиков»: помните, как он из мешка сахар сыпал. Примерно тоже было и с зарядами.
Исходя из всего этого, первый выстрел самопала иногда бывал для него и последним. При выстреле могла порваться трубка – это в лучшем случае. В худшем… дело в том, что трубка (ствол) с задней части глушилась как-нибудь, причем с крепежом ударного механизма. Поэтому, в худшем случае все это устройство просто вырывалась и само могло превратиться в снаряд. Но это уж кому как повезет.
Следовательно, на выстрел (особенно, на первый выстрел) собственник самопала оставался один на один со своим устройством. Стрелять полагалось в сумерках, и друзья-приятели отходили в сторону, мотивируя это так: «для большого эффекту» и «со стороны красившее будет видно». Между прочем, такое обоснование было абсолютно справедливо, так как при удачном выстреле из ствола вырывался совершенно замечательный язык пламени, который, естественно, сбоку было наблюдать лучше.
У меня самопала не было, я к поре увлечения ими был еще в младших классах. Но я дважды оказывался «на линии огня». Однажды вечером я, видимо, опаздывал на какой-нибудь школьный кружок, выскочил из-за угла школы и, как мне показалось, прямо в лицо (хотя расстояние было в шесть классных окон) ударил вот такой удачный выстрел. Стреляли какие-то старшие ребята с крыльца школы. Три ступеньки крыльца да плюс ствол направлен чуть вверх, дабы обеспечить максимальную дальность – все это не создавало реальной опасности, но ребят как ветром сдуло, а я настолько торопился, что, можно сказать, пропустил этот выстрел «мимо ушей».
Второй раз подобное было на чердаке нашего дома.
Сталинские дома – это не только высокие потолки в квартирах, но и очень просторный чердак дома. К слуховым окнам вели лесенки в четыре-пять ступенек, они прослужили довольно долго, позднее залезать в слуховое окно было делом нелегким. Отец взял с меня слово, что на крышу я буду вылезать только с ним. Я слово держал, но с ним вместе на крыше мы бывали не раз. По краю крыши шла металлическая загородка. Когда вылезаешь из слухового окна, то руками, естественно, на нее опираешься, при этом непроизвольно заглядываешь вниз. Прекрасно понимаешь, что не следует, но все равно заглядываешь, переживая легкий вплеск адреналина в кровь. Осторожно огибаешь будку слухового окна, а там уже легко взбираешься по крутому склону шифера, он шершавый и кеды по нему нисколько не скользят. Сидеть на коньке было здорово – вокруг в кронах деревьев плавали крыши пятиэтажек. Море зелени — таков Соцгород.
Но по чердакам мы лазили самостоятельно. И однажды с чердачного выступа в метр с небольшим высотой кто-то выстрелил из самопала в нашу сторону. Прекрасно понимаю, что мы не могли быть незамеченными из-за шума, который создавали, следовательно, стреляли намеренно, но и не думаю, что в прицел. Скорее всего, хотели пугнуть. Кто стрелял, я не знаю, а выяснять нам тоже почему-то не захотелось.
Как я уже говорил, улица Лядова делит нашу (основную) часть Соцгорода на две части. Перпендикулярно ей между нашим домом и школой № 36 проходит безымянный переулок. По крайней мере, я никогда не знал, официально называется ли он как-то или нет.
Где-то в средних для меня классах школы перекресток улицы Лядова и этого переулка несколько раз становился центром «военных действий». По каким-то неизвестным для меня причинам возникала конфронтация между подростками южной и северной части Соцгорода. Я полагаю, что какие-то причины были, но, по всей вероятности, сами они были недостаточными для детонации этих событий, когда на каждой стороне возникали две противоборствующих группировки каждая человек по 100 и более.
Это совсем не напоминало игру «в войнушку» младшего школьного возраста, поскольку в руках были палки и камни. Вместе с тем, невольно втягиваясь в это действо, которое я не могу однозначно определить, я утверждаю, что никакой массовой драки никогда не было. Ну, да, камни летели, палки угрожающе размахивались. Затем какая-то из сторон неожиданно ощущая свое ситуативное превосходство, с криками «Ура!» устремлялась вперед, а другая, не вступая в контакт, отступала. Но спустя какое-то время все повторялось, но в обратном порядке. Правда, спустя час-другой вспоминались свои школьные задания и личные дела, группировки таяли и временно наступало перемирие.
Это «бряцание оружием» никак не отражалось на общении в школе, где классы включали в себя представителей той и другой стороны. Но, тем не менее, отправляясь по заданиям родителей в магазины, мы помнили, что магазины эти находятся на «вражеской» территории, а заходить на нее в одиночку считалось нецелесообразным. Боевые действия могли повториться на следующий день или через несколько дней. Но, по-видимому, эти «разборки» взрослым надоедали, так как раза три-четыре на улице Лядова появлялись милицейские патрули и разводили противников…
В этом месте я начал тихо паниковать. Почитаешь все эти «письмена», и создается твердое и совершенно справедливое впечатление, что детство никакими интеллектуальными придумками избаловано не было. Ну, максимум «крестики-нолики» 3 на 3 клетки. Помню, что кто-то задыхающийся в интеллектуальном вакууме, придумал «крестики-нолики» 5 на 5, да и только (может быть, совсем от отчаяния).
Возникает законный вопрос: а как же из такого «мира детства» вполне социально адекватные люди впоследствии образовывались? Неужели сплотившиеся по другую сторону баррикады «семья и школа» пагубному влиянию «улицы» так ловко противостояли?
Насчет семьи, моей, по крайней мере, — это точно. С одной стороны, мощное мамино воздействие, в котором все правильно, все по полочкам, в полном соответствии с законом и правилами приличия, с другой – веселое, порой бесшабашное, на грани озорства и придумок разных, влияние отца…
Школу, в которой я учился, я всегда вспоминаю с теплотой. И школьную атмосферу, и учителей, и ребят, естественно, с которыми учился. Но к самому институту школьного развития (воспитания плюс обучения) с его нивелированием личности, я, в лучшем случае, с глубокой иронией отношусь, и с неизменным сочувствием к детишкам.
Вот и остается вопрос открытым, а ответ на него каким-то туманным: что же это за фактор такой, что в какой-то момент развитие ребенка мощно перехватывает и в норму личностную приводит? Нешто, думаю, это кровь старообрядческая верховодит во мне и на путь истинный наставляет? Да и то сказать — кто мне разъяснит, почему я 36 лет назад, будучи два месяца на картошке, бороду завел, а на все возмущенные возгласы и смешки домашние (исключая, кстати, отца и ЖЕНЫ), а также предложения сбрить ее немедля, категорическим отказом отвечал. На што, спрашивается, я тогда ее завел? Может быть, ведал я тогда про Смолево, Гуслицы и иные места Подмосковные? Нет, конечно. Я, можно сказать, слово «старообрядческий» лишь спустя лет 30 впервые произносить попробовал… Да, вопрос…