Мост в Кокшамарах
Не люблю я абалаковский рюкзак. Когда-то пришлось идти с ним, и мне это не понравилось. Конечно, он вместительный, но низкий какой-то и оттягивает назад. Совсем другое дело – яровский. Вот уж его-то можно уложить, как нравится. Плоский и высокий мне он всегда напоминал какого-то крупного зверька типа ленивца что ли: крепко прижмется к спине, закинет мне лапы на плечи и затихнет.
С ним двигаешься с удовольствием. Станковый тоже хорош, но к тому времени, как у нас появился «Ермак», мы ходили мало и в основном сплавлялись.
Когда идешь на сплав, то тебе не обязательно вовсе выдерживать пропорцию: идешь втроем – три рюкзака, вчетвером – четыре. Учитывая, что у тебя байдарка в двух упаковках, количество других, рюкзачно-палаточных мест, роли не играет. Главное – заброситься как можно ближе к реке, а там все равно перебрасывать груз челночным способом придется. Поэтому к укладке рюкзаков особенного старания не прикладываешь, все вещи в байдарке совсем иначе лягут, по-морскому.
Но мы шли на байдарке в первый раз, и стиль компактной укладки еще не сложился. Это сейчас смотришь на загруженную по-походному байдарку и недоумеваешь: что это вещей совсем не видно, и как это так тебе их удалось распределить, что ни одна упаковка даже не достигает фальшборта.
Для этого нужно, чтобы некие обстоятельства хорошенько тебе по макушке настучали. И будьте уверены, что обстоятельства такие непременно найдутся.
В тот вечер мы встали, не доходя Кокшамары (деревня такая) километра два от силы. Собственно мы и не знали, что рядом деревня и мост через Кокшагу. Надо вам сказать, что деревни марийские расположены зачастую не на реке, а в некотором от нее отдалении, пусть даже всего в километре. Я полагаю, что это уклад традиционный, сложившийся в давние времена. Возможно, когда он позволял прятать селение от царских сборщиков налогов.
Все один к одному складывалось. Галина, что весь сплав пушистой и покладистой была, именно в это утро меня настойчиво уговаривать стала, чтобы я позволил ей на третьем номере посидеть и лодкой всласть поуправлять. Третий номер – это на корме, только там лодка и слушается управления. Мы с ней и пересели, а я, всяческую осторожность потеряв, на первый номер уселся…
Люди, послушайте меня! Будьте внимательны на воде. За каждое ваше «и так сойдет» обстоятельства моментально с вами сурово обойдутся, и мало вам не покажется…
Прошли мы поворот, а мост тут же и обнаружился. Нам бы встревожиться, так нет. А ведь и знак, я полагаю, был, чтобы тревогу нашу вызвать – потемнело вдруг, и неизвестно откуда туча залетная образовалась в небе. Впрочем, это тоже не помогло.
Пока мы к мосту приближались, стал я все же внимательнее к нему присматриваться – что-то не то в нем почувствовал. Неправильный он был какой-то. Слишком частые, буквально метра в три пролеты между сваями деревянными, но, самое главное, сидит настил необычайно низко над водой. Мост, скажу я вам, на быстринке поставлен, а течение, и без того стремительное, под ним из-за множества свай только усиливается в пролетах.
В общем, когда я, наконец-то, осознал, что не пройти нам под мостом, поздно было, и отгрести назад, а тем более байдарку развернуть, мы уже не могли. Кто знает, может быть, сидя на своем привычном месте, на третьем номере, я бы и смог это сделать, но усилий это потребовало бы нешуточных.
Когда мы вошли под настил моста, я только и успел, что весло положить на борт, юркнуть в переднюю деку байдарки и упереться снизу руками в бревна настила, потому как они шли буквально сантиметрах в десяти над фальшбортом. Но при этом я оказался под мостом. Костя меньше меня был, поэтому ему даже на втором номере удалось так сгруппироваться, чтобы голову можно было укрыть.
А вот за Костей грузовой отсек байдарки находился, в котором рюкзаки стояли. И из одного из них задорно так вертикально вверх торчала рукоять топора, рубленная на совесть нашим другом еще в походе по Покшеньге и Пукшеньге. Длинная рукоять. Вот эта вертикаль и уперлась в настил моста, не пуская нас. Было и еще одно. Галине при всем желании деться было некуда, как нам с Костей.
Держать приходилось изо всех сил, поскольку дальше пролет моста по какой-то причине ниже был расположен. Мне даже думать не хотелось о том, что байдарку там заклинит прямо по фальшборту.
Вот лежу я в таком дурацком положении и с Галиной переговариваюсь. А, жена моя, надо отдать ей должное, человек, эмоциональный чрезвычайно и к тревожности склонный, но проявляется в ней это, как правило, позднее происшествия. А в нем – этом самом форс-мажоре – может действовать она четко и решительно.
Галина, говорю, делать нечего, выбирайся на мост. Аккуратненько она весло Косте передала и, встав во весь рост в байдарке, на мост и выбралась. Поверьте мне, не просто встать в байдарке на прижимистом течении, лодка для этого дела совершенно не приспособлена. Выбраться-то Галя выбралась, но корма при этом из воды приподнялась, и лодка, теперь уже совсем неуправляемая, на течении рыскать стала. Признаюсь, с трудом я ее удерживал. Потом попросил Галину вытащить рюкзак, с топором и ракетками, который мешал. И это она сделала. А я пока думал, что дальше. Решил понемногу и осторожно выводить байдарку из-под моста, пока Галя и Костю не вытащила на мост.
Вывел я лодку, упираясь в настил, оттолкнулся, что было сил, от последнего бревна и яростно отгребать стал, потому что видел я однажды, как байдарка может сложиться, если бортом ее к препятствию на сильном течении прижмет. Например, к свае моста.
Ну и отошел все-таки. А как только смог байдарку развернуть, то проблем вообще не осталось…
Но Галина с тех пор мосты не любит, и проходить под ними отказывается категорически.
