Старообрядческое Подмосковье

Описание моей жизни

Владислав Борисович Кустарев предоставил воспоминания своего деда Павла Тимофеевича Кустарева (4.03.1905-28.07.1993),  написанные им за 4 года до смерти в возрасте 84 лет.
Полностью сохранен авторский текст. Некоторая коррекция была внесена в пунктуацию.
Предлагаемые воспоминания можно считать данью памяти отцу Владислава Борисовича Борису Павловичу Кустареву (30 июля 1947 (крещен 6 августа) — 15 августа 2016 г.) В 2014 г. Борис Павлович поделился своими сведениями об истории семейства Кустаревых в обсуждении статьи «Записки старожила деревни Ляхово«

На добрую память родным нашей глубокой древности семьи.

Прадедушка мой Фёдор Афанасьевич Чернышев (1) уроженец деревни Ляхово, тогда она была Запонорской волости Богородского (ныне Орехово-Зуевского) уезда Московской губернии, работал лесником до самой кончины в 1911-12 году в возрасте 90 лет.

Сын его Афанасий Фёдорович был крестьянином. Летом обрабатывал землю на лошади, а в период до Петрова дня (2), после весенних полевых работ, возил брёвна из леса на лесопилку Баканова, а оттуда пиломатериал в Дулёво Ликино и Новинскую фабрику. Зимой тоже до самой весны производил эту работу.
Не все жители занимались этим тяжелым трудом, а он был настоящим тружеником и зимой и летом.

В 1904 году свою единственную дочь Капитолину (3) (братишка её, Ваня, умер на четвёртом году жизни) выдал замуж за Кустарева Тимошу (4), из деревни Володино, сына известного тогда по деловитости, Марка Степановича.
Прожили они там только один год. Семья большая, а хозяйка Мария Спиридоновна свекровь нашей мамы, не умела вести хозяйство так, как мама моей матери Стулова Анастасия Ефимовна (умерла в 1946 году на 90 году жизни), и родители мои переселились в деревню Ляхово и там жили до своей кончины.
До революции он (Кустарев Тимофей – Г.Ф.) работал в фирме Кузнецова (фабрикант фарфоровой посуды), которую развозил по городам на ярмарки в Нижний Новгород, Ирбит, Красноярск, Омск и другие сибирские города где были ярмарки. Он был на хорошем счету у хозяина. Как честный и бескорыстный, доверенное лицо хозяина, зарплату получал приличную и наша семья жила в полном довольстве.

Когда мне исполнилось 13 лет, я учился мы с товарищем Ефимовым Дмитрием Фёдоровичем, чьим родителем был священник отец Фёдор, руководитель этой школы. Окончил я эту 3-х классную школу с похвальным листом, она многое мне дала в знаниях и русского языка, арифметики, истории, географии и литературы. Дедушка мой определил меня паровщиком, а именовали меня кочегаром, работу я освоил и паровой котёл знал хорошо.
Работу я должен был начинать в 5:00 утра, чтобы к 8 часам пар должен в котле (быть – Г.С.) 12 атмосфер. Через некоторое время механик мой Степан Иванович установил жернова для населения молоть рожь с 5:00 вечера до 11:00, а в 5:00 утра я снова должен был готовить котёл к 8:00 для основной работы — пилить лес.
Такой непосильный труд я нёс в течение 3 лет.
В один из весенних дней, в вербную субботу после 2 часов дня, вызвал меня Хозяин Баканов и приказал нести в деревню Слободищи, это от деревни Гора 12 км, гостинцы его родителям. Я не знаю, как осмелился, но идти туда отказался, ну он очень обиделся на меня, а я пошёл домой.
Дома я рассказал об этом своей маме, а она одобрила мой поступок и сказала, что ты туда больше не пойдешь.

В это же время мой товарищ Дмитрий Фёдорович пришёл к нам домой и предложил, желаю ли я поступить учеником телеграфа. Это было в начале 1921 года, когда мне исполнилось 16 лет, я с радостью принял это предложение.
Зав. телеграфом был Голубев Сергей Капитонович, он умело подбирал учеников в телеграф. Нас приняли 5 человек из порядочных семей, другие из наших деревенских туда бы не подошли, потому что приём на железную дорогу был крайне ограничен. И я благодарен за это хорошему человеку Дмитрию Федоровичу.
До армии я проработал в телеграфе, это до 1926 года, да и потом был призван и направлен в 1 ЖД полк, в город Ораниенбаум.

Во время карантина объявили — кто желает идти учиться в полковую школу? Я согласился и рад этому. Занятия были 4 часа строевой службы, а 4 часа общеобразовательной, где я основательно пополнил свои знания и усердно изучал движенское дело. По окончании службы я был готов сдать экзамен на дежурного по станции, и я, не тратя время даром, поехал в Муром, к знакомому мне начальнику отделения товарищу Орехову Ивану Васильевичу, доложил ему, что готов сдать экзамен на должность дежурного по станции.
Он вызвал своего помощника товарища Шервинского, который меня проэкзаменовал. На все вопросы я ответил, и он доложил, что испытание я выдержал. Иван Васильевич спросил где я живу. Я ответил — в Давыдове он приказал меня туда и направить. 3 года я проработал в Давыдове дежурным по станции, по своим знаниям и опыту меня часто направляли для работы на станцию Орехово, где под руководством начальника станции Ерёмина и его помощника Шанаева С.Ф. я приобрел много опыта и знаний в работе движения, а работа это по характеру своему как шахматы, в ней тысячи всяких приемов изобретательности и разумной манёвренности в разборке, формировании и приёма поездов от соседних станций с Курской и Северных дорог. Один случай запечатлён особенно.

Со станции Поточино Северный прибыл состав больных (прим. состав с неисправными вагонами) назначением Сергач. Для ремонта каждый больной вагон должен иметь бюллетень с указанием ремонта, и наша дорога без этих документов продвигать состав запретила, а он занимал целый путь, который был нужен для работы. По истечении нескольких дней ни один дежурный из моих коллег состав никуда не отправил.
Набрался я смелости, вызвал бригаду и паровоз из своего депо, который привёл очередной поезд с Северной, рассказал бригаде, что состав необходимо вернуть на свою дорогу для оформления. Бригада и машинист поверили моему убеждению, и мы его благополучно вернули на Северную в Поточино. Но когда этот состав больных вагонов прибыл туда, то Ярославское отделение подняло крик и угрозы. Вызывали к селектору начальника станции Ерёмина и мне угрожали, но руководители службы движения нашей дороги сочли мой поступок правильным, оградили меня от неприятностей. За этот период времени в 1931 году я женился на Екатерине Мефодьевне и опять с приключениями.

Старший брат моего товарища Савушки предложил мне познакомить его с Катей из Костино. Мы вечером поехали в Костино, подъехали к этим девушкам их было 5: Нина, Маня Марфена, Катя и Люба. Я спросил, кто из вас Катя (я знал только Нину), она ответила я — и мы с Савушкой попросили её с нами пройтись по деревне. Я объяснил Кате, что мой товарищ хочет познакомиться с ней, если нет возражений, погуляйте, а я пойду к девушкам.
Прошло незначительное время и Савушка вернулся и Катя дошла с Савушкой до своего дома и ушла домой, а дело было связано тем что брат Нины — Герман, любил Катю и гулял с ней, но поскольку он был родственником из-за брака Павлика и Аполлинарии, то они встречались, но на брак им рассчитывать было нельзя.

После трагической смерти Коли (5). Коля — старший брат (Кати – Г.С.), который по окончании химического института в 1927 году на практике заработал достаточно денег, и они с младшим братом Серёжей построили большой, такой как у нас в Ляхове дом. На Петров день 12 июля Коля с товарищем и девушками пришли на Нерскую, девушки остались на берегу за кустами а Коля с товарищем стали купаться. В омутах этих речек бьют ключи спирально от самого дна до поверхности и Коля попал в этот ключ и его затянуло, он ухватился за плечо товарища, а тот струсил и оторвал Колину руку, и Коля из-за этого утонул. Такую трагическую смерть перенести не могли и особенно мама Антонина Павловна в течении 3 дней находилось без памяти.
После этой трагической смерти материальное положение семьи пришло в упадок, оба брата Павлик и Серёжа работали в Москве. Павлик там жил со своей Апполинарий, а Серёжа тоже там работал, каждую субботу приезжал домой. Первая его жена Настя из Хотеич была мастером по обработке гребешков, и за ней часто приезжали в Костино и увозили её к родителям обрабатывать гребешки на ножном станке, который надо было вращать ногой. Эта работа отразилась на беременности, и ребёнок родился весь в язвах недолго пожил и умер, и мать его тоже скончалась. Вся тяжесть забот в семье папы и мамы легла на Катю, она вела всё хозяйство на огороде в поле и на сенокосе, кроме того они с подругами обвязывали платки в артели Юркино, это от Костино 15 км через Коровинское торфяное болото, 2-3 км по колено в холодной ледяной (воде – Г.С.) на дне дороги. Такой труд и дома и с платками отразился на здоровье Екатерины Мефодьевны впоследствии.

После того, как Катя отказала Савушке встречаться, я без всякой задней мысли пошёл со Степаном из Елизарова — её двоюродным братом — в Костино. Тут уж отозвал Катю, и мы стали встречаться, она не возражала долго, не гуляла, но встречаться с ней разрешила. Надо искренне признать, тут она сделала большой просчет и ошибку. Савушка к ней подходил лучше, чем я, у него был мягкий характер, и родители его Ефрем Кириллович и его жена были очень скромными и добрыми людьми. Через некоторое время я спросил Катю разрешат ли ее родители поговорить с ними о наших отношениях. Родители согласились, и в один прекрасный вечер я пошёл к их дому и попросил разрешения заявиться к ним в дом. Они благородно меня впустили в дом, тут же горячими углями Мефодий Иванович скипятил самовар и сели чай пить. Я в процессе разговоров спросил родителей, что очень хотел жениться на Кате, мне она очень нравится я полюбил ее, каково Ваше мнение и пришёл к Вам без всяких свах, и если мне будет отказано, то об этом знать никто не будет. Мама Антонина Павловна сказала: «- как решит сама Катя», произошла тягостная заминка, так всё неожиданно. Но тут пошли расспросы — какая у нас семья, кто родители и дедушки и бабушки, а нас было в семье 10 человек. Ну, я сказал, что у нас 2 дома большой и второй, в котором готовят пищу и принимают её. Но я предупредил, что мы в семье не задержимся, мне дадут на станции комнату. Это возымело на них (действие – Г.С.), они очень хотели чтобы мы с Катей жили отдельно и самостоятельно. Катя вести хозяйство умеет, можете не беспокоиться, но согласна ли она, давайте её спросим, насильно мы её замуж не отдадим, через несколько тягостных для меня минут Катя сказала, что она согласна.

Горячева (замужемКустарева)Екатерина Мефодьевна 1930-е г.

После свадебных процедур венчания у нас в большом доме началась наша с Катей семейная жизнь, несладкая она оказалась для неё, почти каждую неделю затевалось стирка, а полоскать ездили на лошади с корзинами белья в Давыдово. Там на речке Сошице, которая протекала от Елизарова по низине между Горой и Давыдово мимо фабрик Терехова и Гущина был оборудован такой из досок большой колодец, речная вода протекала на уровне верхних досок, и вот в этом колодце размером 2 на 3 м полоскали белье в проточной воде, мыльная вода уходила, а чистая поступала по течению и белье отполаскивалось идеально чисто. Но руки у Кати и моей мамы зябли, жизнь-то наша началась с 22 ноября и до весны, т.е. до тепла.
Комнату в казарме дежурного мастера по моему заявлению ремонтировали в летние месяцы, а мы поселились в чулане, ну переживали неудобства. Катя во время моего дежурства до самого вечера, до 8 часов была в Костино у своих родителей, пищу готовила на керосинке. К осени ремонт закончился. В комнате сложили небольшую русскую печку, от неё между окон смастерили перегородку и получилась кухня и комната. Помещение было очень тёплое.
В русской печке пекли хлеб пирожки и сковородные лепёшки незабываемого вкуса, а особенно блины, лепешки в утренний завтрак макали в сливки.

Корову в дер. Барское нам весной 1932 года порекомендовали купить у бедной вдовы, заморённую корову. К нашей квартире был выделен хлев для буренки и над ним сушило для сена. Для коровы условия были исключительно золотые. На протяжении 800 м(етров) луга около путей станции. Были завезены из леса брёвна для отгрузки на платформы, а между ними трава, и перед выгоном в Давыдовское стадо три наших: Мульянкова, дорожного мастера Николая Егоровича. Коров выгоняли к стаду и коровы при выгоне из сараев сразу кормились утром и по возвращении из стада вечером тоже шли домой и по пути пополняли себя кормом. Корова быстро поправилась и молока давала достаточно.

По производственной необходимости с кадрами меня часто, как и до семейной жизни, направляли работать дежурным по станции Орехово, очень тяжёлой, потому, что эта станция имела соприкосновение и передачу, и прием поездов Северной и Курской дорогами. А работа с соседними станциями всегда была очень трудна и требовала опыта и способности передать поезда со своей дороги и принять их от соседней с таким расчетом, чтобы к концу суток, а они заканчивались в 18 ч., ежесуточно. Станция должна быть расшита, всё сдано и всё принято, а это нелегкое дело, движенцы стыковых станций это знают.

Такая работа для опыта на будущее меня интересовала, я приобретал опыт в ней у нач. ст. Орехово Ерёмина Алексея Николаевича, благородного человека, и его заместителя Шинаева Сергея Фёдоровича. Все мы трое были в полном напряжении ума и изобретательности.
Каждое дежурство на крупных станциях выдавали буханку хлеба и банку мясных консервов, не считая обедов горячих и принятия в столовой горячей пищи.
На обязанности дежурного по станции было своевременно вызывать с отдыха бригады кондукторов, поездного вагонного мастера и машиниста с его паровозом.
Такая моя жизнь и работа продолжалась до конца 1932 или начала 1933 года зимой.

При сдаче после ночного дежурства начальнику станции Королёву он мне приказал: идите позавтракайте и приходите будем выдавать вагон овса лесничеству, я с ними договорился насыпать овёс в мешки из вагона и везти их на лошадях в лесничество, там будут их взвешивать и по окончании перевозки туда, привезут нам итоги отвесов всего овса из вагона.
Я заявил тов. Королёву, что по уставу так не положено, мы обязаны хлебные грузы и овес при выгрузке взвешивать на весах станции, а по окончании выгрузки взвешивать на весах станции, а по окончании выгрузки подсчитать итоги отвесов и при недостаче, составить совместно с получателем коммерческий акт, сохранив все отвесы. Так выдавать я не буду и ушёл отдыхать.

После 2-х часов дня, когда приходил из Куровской на Орехово пассажирский поезд, за мной прислали стрелочника и заявили, что меня вызывает начальник Куровского товарищ Фомичёв.
Когда я явился в кабинет тов. Фомичёв мне заявил: -«видишь эти мешки?» Я сказал вижу. А он и говорит: — Это принесли из квартиры Королёва, которого я арестовал и снял с работы, а тебе принять станцию начальником станции. Вопрос я этот согласовал с начальником отделения приказ будет издан.
Станцию я принял, Фомичёв отобрал у Королёва ключи от секретного ящика вскрыли его, проверили в нём документы, и по акту я их принял и получил ключи. Королёва увезли, а милиция приехала и выселила из квартиры семью.
Когда вечером в 18 ч. повезли арестованного Королёва с мешками овса, вся семья волком взвыла и высказала обиду на меня — 10 лет тюрьмы получил Королёв.

В течении 2-х с небольшим лет я руководил станцией. Из старого забора, который рушился, построил себе сарай для готовых распиленных и заготовленных дров из бракованных коротышек брёвен с фронта погрузки; разработали около станции огород для овощей и картофеля, земля там прекрасная. Перекатили брёвна работники лесничества, а мы огородили себе приличный участок, на нём Екатерина Мефодьевна и я с радостью трудились. Считали, что это мое. В этом человек испытывает явное удовлетворение, что твои грядки — огурчики, морковь, свекла картофель и другие овощи, укроп петрушка, от всего этого познаешь радость труда и результат выращенного

Несмотря на то, что я руководил станцией, всё равно я направлялся в Орехово по недостатку там работников движения, могли бы с любой станции от Северово, Ликино-Дулёво, Руново, Ильинский погост и Егорьевск, но, видимо, не находилось такого козла отпущения как я. Протестовать и отказываться ездить туда работать, а это излишнее время утром ехать туда в 4 ч. утра, а вечером на ночь в 6 часов вечера; а возвращаться оттуда с товарными поездами, тогда было не принято и неудобно, если меня направляли, туда значит надо было, в пузырь лезть было нельзя.
Жить нам обоим с Екатериной Мефодьевной в то время было интересно, у нас у молодых и семейных и квартира и сарай и корова, уж очень всё было вкусно приготовлено, таких хозяек разумных и расчётливых не сыщешь, как неоценимая и незабываемая Екатерина Мефодьевна.
Хочу заметить, что до этого времени и далее у меня и у Кати ошибок не было, жить бы так и жить.
Как с поминок бабушки Анастасии вечером после ужина выходили 2 девочки лет по 12-14, у нас во дворе произнесли такие слова видимо сытно поели: «чего же ещё у Христа», а это был 1946 год с большими недостатками.
Кроме того, мы каждый год в сенокос заготовляли т.е. накашивали травы на перегонах к Куровской и Руново на 3 коровы, всё это было интересно нам молодым, что всё это наше дорожного мастера Кальмина и бригадира Мумликова. Жили мы эти годы 1932-1933 почти 1934.

В этом же 1934 году в служебном вагоне с отдельным паровозом прибыли из Куровской зам. н-ка отделения Завьялов с нач. ст. Куровская Мельников, убрали мы этот служебный поезд на пакгаузный путь, заперли стрелку № 7 по 1 пути и пошли в кабинет, предложили мне сесть. Тов. Мельников объявил, что вот этого т. Кустарева я беру к себе в заместители, я его знаю по работе как отличного движенца. Завьялов ответил — я не возражаю приказ будет о назначении. Я заявил, что мне неудобно быть заместителем Вашим потому, что все 4 дежурных по станции у Вас старые, даже дореволюционные работники, мне будет трудно руководить ими, а им обидно подчиняться мне молодому. Василий Андреевич ответил: — Мы всё эти вопросы уладим; квартиру я готовлю Вашей семье, а пока поработаешь с ездой из Давыдово, кому передать станцию будет приказ.

Трудно мне было руководить каждым старым, но мне было необходимо искать подход к каждому из четырёх.
Постепенно я стал искать новые методы работы, которые применял в Орехове не ущемляя их самолюбия, от этого они увидели для себя облегчение потому, что все приёмы в маневровой работе с составителями я взял на себя, это они оценили.

5 сентября 1935 года в 5 ч. утра я дежурил на блокпосту, и мне Катя из больницы позвонила — умирает Людочка, а умирала она от простой причины, ее бабушка вымыла в бане и послала в одной рубашонке домой, а она простояла на задворке у задней калитки и в террасу пойти не догадалась, простыла пока Кулюша ее не проводила домой, а надо бы ее опять в баню разогреть и ничего бы не случилось. Дома были и Ленка и Валера. Маме об этом не сказали, и когда ее больную в понедельник привезли в Куровскую и тоже не сказали ни Кате, ни врачу Наталии Николаевне, спасти ее не могли.
После похорон, я был зачислен в институт на учебу и поехал учиться с отрывом от работы в Москву. 3 года нас учили, жили мы там всю неделю в новых домах по 4 человека в комнате, а в субботу на воскресенье приезжали домой, кто жил недалеко, а из Оренбурга, Челябинска и других городов оставались в Москве во время, когда свирепствовали репрессии. На командный состав, нас курсантов, командировали как уполномоченных НКПС по управлениям дорог, меня направили в Харьков на Южную дорогу.

По прошествии 6-8 месяцев, когда всё это варварство поутихло, нас вернули в Москву в институт. В 1938 году учебу мы закончили и защитили дипломы, а вместо них, нам выдали удостоверения об окончании, и мы вернулись по своим станциям. А в это время по линии многих увезли, в том числе моего незабываемого начальника станции Василия Андреевича и по линии многих других.
По прибытию на станцию, а ей руководили новые люди, я попросился на работу в отделение диспетчером.
Проработал в Москве около полугода, а было очень удобно в Москве на Мясницкой. После ночного дежурства мы ездили туда на трамвае за кетовой икрой и украинским хлебом, до поезда в 9:20 на Куровскую успевали.

В Куровской в это время не клеилось с начальниками станции, то был Макин, то Мясин, то Куралесин. Ночью во время дежурства в отделение пришел начальник службы движения Баскаков и приказал — сдавай т. Кустарев дежурство и с поездом № 72 в 2 ч. ночи направляйся в Куровскую и принимай станцию, я буду ждать твоего доклада о вступлении начальником станции, а Куралесину, после сдачи им тебе станции прикажи явиться в управление.
После работы в этой должности с 38 по 41 год все шло хорошо, станция занимала передовое место, все задания выполнялись по простою, погрузке и выгрузке и продвижению поездов.

Когда началась Финская война в 1940 г., я предложил братьям Прониным Николаю, мужу Катиной тети Павликиной и его брату Павлу, перейти в движение из грузчиков, чтобы получить бронь, но они возгордились — как это мы Пронкины, богачи, будем на поводу у Кустарева? Не пойдем. Их обоих призвали на войну. Павел погиб, Николай приехал раненым.

В 1941 году на меня был донос клеветы. Этих братьев и меня по линии ГПУ сняли с работы, но хорошо, что эти люди знали меня, не арестовали, а проверили в деревне, и подруга мамы Нина Сашина, депутат с/совета подтвердила, что мы не буржуи и не кулаки, а труженики.
Пришлось мне 6 месяцев быть запасным дежурным по станции на р. 82 км. в Руново и на других маленьких станциях.
Во время моего дежурства в Рунове приехал начальник отделения Данилин с моим товарищем по Куровской, нач. дистанции пути Черновым Ф.Ф., который во время осмотра станции заявил Данилину, что вы издеваетесь над тов. Кустаревым. Ему здесь не место, а он (Долинин – Г.С.) ответил: — Хорошо, ты подсказал, в Гжели я снял нач. станции, вот туда мы его и направим завтра на станцию, приказ будет.
Станцию я принял, как раз там работали мои товарищи Николай Николаевич и Анатолий Желваков, это было в 1941 г.
В кабинете нач. станции стояли шкафы с билетами и другими запасами бланков дорожных ведомостей. Михин не доверял хранение этих запасов, а я, зная Николая Николаевича, как честного человека, решил все запасы передать в его ведение.

Переселились мы туда и прожили во Гжели до 1944 года. В 1944 году меня вызвали в Управление и предложили станцию Люберцы 1, где я проработал до середины 1949 года. В это время прибыл новый начальник отделения Истомин, который был у нас нач. дороги после репрессирования, и он, зная меня, выдвинул на должность ревизора движения. В январе 1950 г. нач. дороги Начученко приказал принять ст. Воскресенск до подыскания туда начальника станции. Через год, я был возвращен на прежнюю должность ревизора движения. В 1953 году на ст. Люберцы 2 произошло крушение у Д.С. Харламова — прием поезда на занятый путь и нас обоих сняли с работы.

В 1954 году я был переведен в Главное управление МПС начальником отделения Октябрьской ж/д и в последующие годы в этой должности (служил – Г.С.) в московском узле на Москве товарной Горьковской и нач. инфобюро Московского узла именуемого зав. внеклассной конторы Мосинформбюро.
В начале 1967 года ушел на пенсию по возрасту, в последующие годы работал временно в разных должностях до октября 1983 года.
На этом я и закончил свой поход.

7 декабря 1989 года.

К сему и подписуюсь.
Кустарев Павел Тимофеевич
Начал трудовую деятельность с 1 марта 1916 года…

——————————————
Примечание:
1) «Наша уверенность, что это также двор Чернышевых базируется на том, что в Ляхово мы нашли единственного Афанасия, у которого вот-вот (по отношению к 1834 году) родится вскоре сын Федор, а Федор Афанасьев Чернышев 68 лет также есть в переписи старообрядцев 1901 года».
Чернышевы из деревни Ляхово
2) Петро́в день — день святых апостолов Петра и Павла в народном календаре славян, приходящийся на 29 июня (12 июля).
Это день окончания «купальских празднований» и начала летних свадеб, прощание с весной, первая прополка и подготовка к сенокосу. Петров день отмечался два-три дня.
3) Кустарева Капиталина Афанасьевна 09.11.1884-28.08.1970 родители: Чернышевы Афанасий Федорович и Анастасия Ефимовна из деревни Ляхово
Некрополь Ляхово. Кустаревы, Лобановы. См. так же комментарии к этой статье
4) Кустарев Тимофей Маркович 22.01.1878-29.03.1945. Там же
5) Горячев Николай, брат Кати. Кустарева (Горячева) Екатерина Мефодьевна, 07.12.1913 (по паспарту 1912 г.) – 21.10.1985. Повенчались мама с папой 24. 11. 1931 года, их дети: Людмила Павловна 1932- 1939?
Серафима 07 августа 1934 (день ангела 11.08)- 04.января 1999 г.
Виктор 19 декабря 1937 ! г. (крещен 13 февраля 1938) -30 октября 1992 г.
Димитрий 19 сентября 1944 (крещен 08 ноября)
Борис 30 июля 1947 (крещен 6 августа) — 15 августа 2016 г.