Мушан-Ер. Котлетник в ноябре.
Не то, чтобы мы против привычных шашлыков, нет, конечно, но разнообразить меню на природе захотелось. И мы придумали котлетник (пикник такой) на основе фирменного, надо сказать, блюда в исполнении Галины. Ну, сами посудите: роскошная обжаренная смесь мяса Meleagris gallopavo и Agaricus, естественно, не без обжаренного до золотистого цвета Állium cépa. Ко всему этому Solánum tuberósum! Все в готовом к разогреванию на костре виде. А если стол украсить еще и Brássica olerácea, то ваще!
Но жены наши потребовали еще и Bordeaux. Конечно, это их право, однако в лесу я лично предпочитаю Bacardi или Прасковию, а, впрочем, самые обычные «Журавли» идут на природе вполне замечательно.
Вот мы и выбрались на днях вчетвером (Наташа, Галина, Герман и я) в марийские леса на озеро Мушан-Ер. У костра посидеть, прошлое повспоминать, настоящее обсудить, будущее наметить.
Рядом с озером проходит асфальтированная дорога в санаторий «Кленовая гора».
А недлинный сухой проселок от нее для Тойоты вполне проходим. Помнится, мы еще застали времена, когда ни санатория, ни дороги не было, а была просто тропа, по которой за час с небольшим можно было вполне до озера добраться от станции Илеть.
Ну, развели мы как положено костер, я по лесу походил и сушину подходящую обнаружил, стол накрыли и стали разговоры разговаривать. Покшеньгу, к слову сказать, упомянули.
Авторитетно ссылаясь на публикации Пушкинского дома, я рассказал, что по Пинеге (куда Покшеньга впадает) существовала в давние времена традиция создания рукописных книг, да и вообще библиотеки в крестьянских семьях водились, что установили специалисты Пушкинского дома. Целых пять сборников, одной рукой переписанных, и, хотя имени переписчика не выведали, но автограф его в одном из переписных трудов в научной статье запечатлели: «Совершена бысть Псалтырь в лето 7158-е в пятое лето царя Алексея Михайловича во 8-е лето патриарха Иосифа Московского на Покшеги у Николы». Стало быть, выполнялась работа в церкви Николая Чудотворца, что в устье Покшеньги стояла. И еще к слову, Усть-Покшеньга была центром изготовления прялок на Севере.
Потом упомянул, что встретился с рассказом Питирима Сорокина, знаменитого социолога, который свою жизнь начинал в глухой деревне под Яренском. Чтобы от нужды и безденежья уйти, они с братом стали подряжаться разные там ремонтные подновления совершать, в том числе и в церквах. Дважды он на этих работах чуть не погиб, первый раз на колокольне в Яренске, а второй – на церкви Николая Чудотворца, что на Покшеньге.
А еще говорю, в Усть-Покшеньге в 1791 году родился будущий выдающийся архиепископ Воронежский и Задонский Игнатий (Матфей Афанасьевич Семенов)…
В этом месте и Герман вспомнил, как мы с Николаем по лежневке на озеро Кулос ехали. Без особой видимой связи с предыдущей темой в моем здешнем повествовании. Однако, за столом в лесу, вполне к месту его воспоминание пришлось.
«А сейчас» — мрачно сказал тогда Николай: «Директорская горка будет». И историю нам такую поведал…
Тонкость езды по лежневке в том, что едешь как по рельсам – по уложенным продольным бревнам. Если съехал с этих бревен, то, можно сказать, три варианта дальнейших событий тебя ожидают. Вариант первый, оптимистический, но трудный и маловероятный – тебе удается каким-то чудом на эти бревна вновь въехать. Вариант второй, «ругательный» и наиболее вероятный, поскольку дальше ехать тебе по бревнам поперечным, ну, как будто на вибростенде или еще какой-либо машине, созданной для человеческих мучений, полагаясь лишь на то, что лежневка дальше относительно неразбитая будет. А вот третий вариант, совсем пессимистический, называется «не дай бог!» — это когда машина не только с продольных бревен сбилась, но и боком с лежневки сползла, а дальше уж как повезет и какой глубины болото…
Поэтому лежневка НЕПРЕРЫВНОЙ должна быть. А здесь в одном месте, как назло, сухой участок попался, и дорога в гору пошла, вот лежневка и кончилась. Зато, когда мы с нее съехали, то довольно долго мучались, пытаясь на лежневку вновь взобраться. «Все так» — вздохнул Николай: «Директор поэкономил на бревнах для лежневки (там же сухо!)»…
Зато, можно сказать, себя в историю вписал: горку-то Директорской народ назвал!
Славно посидели.
Котлетами с птицами поделились, а остатки торта причудного («Причуда») на вечер им оставили. Синички, надо сказать, скромницы, и все мучительно решали для себя, можно подлетать к нашему столу близко или нет. А поползни, чувствуется, ребята бывалые, им все нипочем, даром, что ли, они вниз головой по деревьям лазают.
Опять же, поползень (Sitta europaea) – птица северная, ко всему готовая, лишь на зиму она на юг откочевывает…
Пока мы трапезничали с поползнями вместе, Галина сидела в пол-оборота к столу с камерой наготове и все сокрушалась, что не приспособлена она для съемки такой — объектив не достаточно мощный.
P.S.
Встретил в Интернете очень удобную карту северных территорий европейской части России, где с удовольствием констатировал координаты Усть-Ваеньги: 63 градуса 33 секунды (63*0’33”) северной широты, 42 градуса 37 минут 32 секунды (42*37’32”) восточной долготы. Признаться, я не совсем уверен в точности, с которой мне удалось совместить перекрестие интерактивных линий широты и долготы с искомой точкой. Но я же и сам не понимал, что значит для меня эта исходная точка: не существующий ныне дебаркадер, с которого 38 лет назад мы ступили на берег в поселке Усть-Ваеньга, либо ушедший в небытие условный перрон конечной станции узкоколейки. Тем не менее, я решил, что точность такая в сравнении с размашистым простором наших последующих передвижений по архангельским лесам совершенно несущественна и стал двигаться по карте дальше.
Поселок Югна обозначился соответственно координатами 63*13’31” / 42*55’46”, но рядом с сохранившимся на карте названием Югна сейчас стоит формальное «не жил.». Это означает лишь то, что там никто уже не живет. Да и кому жить, если разобраны все 28 километров узкоколейки? Заброшенный поселок (деревня) – всегда очень грустное зрелище. Разрушенные крыши, рамы без стекол, распахнутые двери, темные дома, которые не тянут задержаться. Заброшенных деревень мы и в те годы повидали немало в Карелии и на Онеге.
Пробежался по маршруту, узнавая Пинежские озера, Лодозеро, устье речки Средней. Обнаружил поселок Кавра, также не жилой, отметил его координаты: 63*41’50” / 43*32’23”.
Вот что еще забыл сказать – про избы. Дело в том, что только на карты этих северных мест избы охотничьи и рыбацкие нанесены. Потому, что выполняют они (избы), очень важную функцию: не только переночевать, но и от непогоды при случае укрыться, переждать, в нездоровье отлежаться. Буквально каждая третья изба, не просто избой на карте записана, а имя собственное имеет. Многие по фамилиям тех очевидно, кто руку приложил к постройке ее: избы Пронина, Лемехова, Дерябина, Левашова, Дроздова, Пантелеева, Никифорова и других. Некоторые по именам, Андреевская, например, или Назаровская. Многие по месту, где находятся, например, рядом с устьем речки Конвей, изба Конвей и стоит, а в устье Шотогорки, естественно, изба Усть-Шотогорка. Но есть и более интересные названия. Мы, например, ночевали в одной из Кобылинских изб. А есть еще избы с такими названиями: Монастырка, Казенная, Ероватик, Чухаревская, Криворадская, Морозиха, Щучий нос. А в одном месте (на Уросе) встретил: «дом Грязнуха», сразу вспомнил избу, в которой нам не захотелось останавливаться…
К избам на Севере очень уважительно относятся.
Хорошо, а главное вкусно, Владимир Андреевич и Галина Федоровна, у вас получается не только отдохнуть, но и осветить это хорошее дело 🙂
Галя, спасибо за возможность насладиться Володиным рассказом и твоими фотографиями. Как рядом с вами посидела, так душевно и тепло стало от неспешной беседы, запаха костра и вкусного угощения. Узнала для себя много нового: про лежневку, про места заповедные, да названия чудные.