Дворовые песни
В период пионерлагерей того времени мы попали, как мне сейчас кажется, в некий переходный момент смены подростково-детской культуры. Взять, например, те же отрядные песни, которые, думается, с восторгом распевались предыдущими поколениями и предлагались пионервожатыми поколению нашему: «Ребята, давайте споем «Взвейтесь кострами синие ночи…»! Или к нам обращались с призывом спеть про картошку, которая и «объедение» и «пионеров идеал». Пацаны только низко опускали голову и, поворачиваясь, друг к другу, строили страшные рожи: «Офигеть можно!».
Во дворах старшими ребятами (лет по 17 – 20, потом это проходит) пелись совсем другие песни. Исполнитель: обязательно в кепочке, с прищуром, с папиросой в уголке рта, впрочем, с папиросой петь трудно, поэтому: «Подержи-ка, пацан!», докуривая между песнями. Исполнение сольное и подпевание хмуро не приветствовалось.
Пелась «Мурка»:
«…Там сидела Мурка в кожаной тужурке,
Под тужуркой виден был наган…
…Ты зашухарила всю нашу малину,
И теперь за это получай…», грустная, в общем, история.
Пелась «В нашу гавань заходили корабли…»
Может быть, вспомните:
«…И в воздухе сверкнули два ножа.
Пираты затаили все дыханье.
Все знали атамана, как вождя, ой-ли,
И мастера по делу фехтованья.
Но Гарри был суров и молчалив.
Он знал, что ему Мэри изменила.
Он молча защищался у перил, ой-ли,
А Мэри в этот миг его любила».
Пелась «В кейптаунском порту с пробоиной в борту «Жанетта» поправляла такелаж…».
«…Идут, сутулятся по темным улицам, и клеши новые, полуметровые, метут асфальт…».
Без драки, уж поверьте мне, не обошлось, да и как обойтись могло, ежели в тот же день и час в порт прибыл французский теплоход «в сиянии своих прожекторов».
Помнятся еще слова… отдельные. Хотя, кто знает, возможно, если правильно «принять», мы с Германом могли бы исполнить что-то такое, поддерживая друг друга вспоминанием выпадающих из памяти куплетов.
Пелась:
«Жил в Одессе парень-паренек, ездил он в Херсон за арбузами…».
Здесь тоже все плохо кончилось, поскольку паренек, как оказалось, арбузами (с ударением на третьем слоге) не торговал, а лазил, представьте, по карманам. Ну, там любовь и все такое прочее, внимание рассеивается, сноровка теряется. Да. «…и напрасно девушка ждала его, ждала у причала в юбке темно-синей…», в то время как «…прокурор на наше счастье и покой поднял окровавленную руку…».
Совсем, к моему сожалению, не пелась, но мне, не скрою, всегда нравилась «У самовара…»:
«У самовара я и моя Маша,
А на дворе совсем уже темно.
Как в самоваре, так кипит страсть наша.
Смеется месяц весело в окно.
Маша чай мне наливает,
И взор ее так много обещает.
У самовара я и моя Маша –
Вприкуску чай пить будем до утра!»
Нет, были, конечно, в песне некоторые неясные для меня моменты, зато какой ритм!
Но предложения наших песен пионервожатыми категорически не поддерживались, несмотря на то, что в дворовых условиях именно их поколением эти песни и жили-развивались.
Я не думаю также и то, что когда «гарнизон» лагеря провожал очередную смену, и к вечеру собирался за общим столом с «777» и беленькой, то пели они «Взвейтесь кострами…». Я вовсе не настаиваю на дворовой классике таких посиделок, скорее всего, это была городская лирика, причем зачастую замешанная на деревенском контексте.
Например: «Вот кто-то с горочки спустился, наверно, милый мой идет, на нем защитна гимнастерка, она меня с ума сведет…». Или еще: «Когда весна придет, не знаю. Пройдут дожди, сойдут снега…». Хорошо шла также: «Из-за острова на стрежень…»
Вот такие песни в Соцгороде на улице распевали, если не ошибаюсь, до начала, а то и до середины 70-ых годов. Это было так: гулялся какой-то праздник, обычно первомайский или ноябрьский, народ хорошо веселился по квартирам, но потом, когда душа простора требовала, компаниями выходили на улицу, ну, понятно, что с песней, с аккордеоном, неспешно и весьма шумно проходили по улицам, потом, если душа требовала продолжения, возвращались к столу, но на улице появлялась уже другая компания…
А вот что точно не пошло во дворе. Не пошла «С одесского кичмана сорвались два уркана…», которая благодаря Утесову пользовалась огромным успехом. Видимо, слишком сложной оказалась она для двора. Небольшую, но интересную историю этой песни я нашел вот здесь. Оказывается, в ее основе каторжная песня царских времен, только отдаленно относящаяся к Одессе, впрочем, слова песни позднее, в советское время, были изменены, а сама песня, несмотря на «двух урканов» и «малину» оказалась совсем не воровской. Утесову в 30-е годы запретили ее петь с эстрады. А песня интересная, в ее концовке есть вот такие слова (вложенные, кстати, в уста бывшего махновца):
«…За що же ж мы борёлись?
За що же ж мы стрыждались?
За що ж мы проливали нашу кровь?
Они же ж там гуляють,
Карманы набивають,
А мы же подавай им сыновьев!»
Да, ну, это точно не для пионерлагеря…
Был небольшой сравнительно период, когда чисто дворовые, зачастую блатной тематики песни уже были как-то «не совсем» адекватны, а авторской песни еще не было.
Этот период заполнялся либо относительно старой лирикой, как-то «Сиреневый туман», если я не ошибаюсь, 1946 года:
«Сиреневый туман над нами проплывает,
Над тамбуром горит полночная звезда.
Кондуктор не спешит, кондуктор понимает,
Что с девушкою я прощаюсь навсегда».
(Хотя нужно признать, что ни с какими девушками мы тогда еще не прощались, тем более, навсегда).
Либо появлялись чисто туристические песни. Они строились просто: берется достаточно известная мелодия и новые слова. Например:
«Там, где пехота не пройдет,
И бронепоезд не промчится,
Турист на пузе проползет,
И ничего с ним не случится!»
Заметьте, что где-то и слова изначальные можно сохранить. А вот зачем туристу непременно «на пузе» нужно ползать, я не знаю. Зато опять же – романтика.
Или «Пошел я с другом в горы, э-го-го, эгей…». Она длинная и очень простая по фабуле: один друг упал, а другой пытается тщетно диагностировать состояние упавшего, включая:
«…Я налил ему водку, э-го-го, эгей, я налил ему водки, а он водочку не пьет…». Ну и все в таком духе.
Переломный момент, по моему сегодняшнему восприятию – это самое начало 60-ых годов. С 1960 года Булат Окуджава стал публично выступать со своими песнями. Вспомните «Полночный троллейбус». Первые песни Владимира Высоцкого – это тоже 1961 год.
Ну а мы еще пели «У фонтана где растет каштан
Черноглазый Сашка мальчуган
Перед Катей он стоит
И тихонько что-то Говорит
«Слушай, Катя, вырастишь большой
Станешь Катя ты моей женой
Отращу я для твоей красы
Как у дворника дяди Пети усы»
А еще была песня на мой взгляд( теперешний) взята из сюжета Графа Монте Кристо, который касается прокурора Де Вильфора
Я не помню всей песни, но в конце были слова
«И над … могилой повесился сам прокурор»
Так что не только Володя рос на таких песнях.
Я правда в отличии от Володи жила в самом центре города, но в отличи от Галины в нашем городе, в наших дворах центра города было все так как рассказывал Володя.Ну может только в снобистком Первом доме( так у нас звали дом для работнков Обкома) не пели. Ну так там и дети по другому гуляли. И нос всегда задирали
А в остальных дворах стояли столы для игры в домино. Родители резались летом до 3 часов утра, а мы играли- носились и пели
Вот как интересно получается, Татьяна: ты приводишь песни, которые я совершенно не помню. Из чего делаю заключение, возможно, поспешное: были песни общесоюзного, скажем так, хождения. А были – созданные, по-видимому, местными авторами, которые в той же местности и пелись. И есть и другое, увы, более грустное, предположение: возможно, что у меня некоторые пробелы в памяти.