Старообрядческое Подмосковье

Шаговы из деревни Анциферово. Часть 2

Ну, вот я представляю третью и заключительную статью Николая Шагова. Впрочем, будет по этим двум фамилиям и четвертая статья, но уже от меня. А пока читайте статью Николая.

Здесь, в этой статье краткая история одной ветви Шаговых, между своими зовущиеся «Шаговы с 82-го..». И написать лучше, чем это сделал известный писатель Вадим Белорус в своем очерке «Шаговы» вряд ли получится. Ниже приведены выдержки из его произведения….
Данная история начинается с того, что Шагов Прокоп Игнатович перешел на постоянное место работы на разъезд 82 км и здесь же получил служебную квартиру в недавно отстроенном пассажирском здании. В здании было: помещения дежурного персонала, зал ожидания с билетными кассами и сзади три крыльца коммунальных квартир сотрудников разъезда: Каменские, Шаговы, Кошеверовы, 2 семьи Палицыных.

Шаговы Прокоп и Агафья. Анциферово. Год съемки неизвестен

Из книги В.Белоруса «Шаговы»:
…Лес подступил к разъезду 82км вплотную и даже перешагнул через его забор двумя могучими лохматыми соснами. В октябре 1936 года, когда Шаговы переехали сюда, лес стоял уже по-осеннему притихший и потемневший. Лишь кое-где, словно память о солнечных летних днях, желтели поредевшие кроны берез.
С другой стороны, в десяти метрах от здания, лежало железнодорожное полотно с накатанными до блеска стрелами рельсов и бурой, уходящей до самого горизонта лестницей шпал. По эту сторону дороги метров через девятьсот начиналась деревня Костино, за линией в двух с половиной километрах лежало Анциферово, откуда и переехали сюда Шаговы.
Первое время по ночам, когда мимо окон, громыхая, проносилась стремительная лавина состава Ганя, как ласково называл ее муж, вздрагивала. Дом тоже слегка дрожал, и в шкафчике позванивала нехитрая их посуда. А Прокоп и Виталька спали, словно и не было этого стозвонного ночного чудища, спали: один, устав после двенадцатичасового дежурства, а другой, набегавшись за день с соседскими ребятами по лесу, наигравшись в «белых и красных».
А она вот просыпается, и лезут в голову заботы и мысли… Мог бы уже Виталька со своими сестричкой да братцем играть, мог бы, да не везет ей. Схоронили они дочь восьми месяцев, а сынишке два года уже было, когда заболел испанкой. Месяц пролежала вместе с ним в Куровской больнице, да так и не выходили ни врачи, ни она. Потом от матери из Анциферова сюда на разъезд жить перебралась.
Было у матери, конечно, намного полегче. Жалела дочь, лишний раз утром не будила, сама к скотине вставала, сама печь затапливала. И потише ночью в деревне, и днем попривычнее, да ведь когда-никогда надо на свои ноги становиться. И как дали Прокопу Игнатьевичу квартирку на разъезде, выделила им мать вещи да телочку в придачу, на обзаведение.
Поить надо вот идти телочку тепленьким, озябла ведь за ночь, мороз-то нынче какой! Не хочется вылезать из-под одеяла, а надо. Прокоп-то еще не знает, ну а ей уже ведомо: быть нынче пополнению в их семействе, и молочко от Ночки сыну или дочери будет в самый раз.

Следующей осенью сын в школу пошел, а дочь ходить начала.
Через два года после сестренки в 1939 появился у Виталия брат, Володя, еще через два — второй, Анатолий.
— Видал, Игнатьич, да они у тебя, как курьерские поезда — минута в минуту, точно интервалы выдерживают,— подтрунивал над Шаговым сосед по дому стрелочник Палицын.
— Уж кто бы другой смеялся, только не ты, Алексей Кузьмич. А то, как в песне, получается: рудый рыжего спросил, чем тот бороду красил… У тебя же всем моим одногодки имеются.
— Это точно. У нас с женой издавна заведено, чтобы ни в чем от людей не отставать, мы и на работу злые,— весело хохотал Палицын.
Родился Анатолий в октябре 1941 года. Агафья уже думала, что одна с четырьмя останется: призовут Игнатьевича, время больно тревожное. Фашисты к Москве рвались. Но его, как специалиста-железнодорожника, оставили. Их тихий разъезд на бойкой линии оказался. Не было такого мгновения, чтобы состав не стоял. Один уходит — другой его место занимает.

Рожать Агафье пришлось Анциферово. Роды принимала бабка-повитуха. Все прошло благополучно. Мальчик был здоровенький и крепенький. После родов Агафья лежала на печке и оттуда смотрела на улицу. По улице, под дождем, нескончаемой вереницей гнали скот: коров, лошадей, овец. Люди были чужие, незнакомые, усталые. Все шли на восток, уходя от вражеских войск. Это началась эвакуация. Были люди и военные, которые возвращались в свои Части после ранения. На ночь они просились к жителям на обогрев. Деревенские пускали всех, кормили «чем Бог послал», отогревали и обсушивали их. А утром они снова отправлялись в путь.
Через три дня Прокоп пришел за Агафьей. Потихоньку, с отдыхом они пошли домой, ведь дома их ждали старшие дети.

Из книги В.Белоруса «Шаговы»:
…Дня через три после возвращения домой вышла Ганя на кухню с соседкой словом перекинуться и вдруг гул надрывный, за последнее время уже знакомый, услышала, и жутко стало.
— Нюра, кажется, летит, и вроде не наш?
— А чего ему тут делать. Небось на Гжель или еще какую станцию летит…
Вой падающей бомбы оборвал их беседу. Нюра и все остальные, кто был на разъезде, включая и ее, Ганиных, малышей, бросились бежать в лес, а она схватила Толика — и в подпол: хоть от осколков спастись. И так жутко стало ей в этой яме, что раз и навсегда решила: «Больше сюда не полезу, в лесу да на народе и смерть не страшна». Еще пять раз потом бомбили фашисты их разъезд, и всегда уходила она в бор. Детей в овражек спрячет, велит сидеть тихо, а сама прижмется к сосенке и слушает: где выводит вражеский самолет свое надрывное у-уу-у-уу-у, да за Прокопа волнуется. Так уж выпадало, что все бомбежки на его дежурства приходились.
— Тебя, Игнатьич, хоть от работы освобождай,— шутили на разъезде.Но им везло, бомбы падали в стороне, и только раз одна из них ухнула рядом с домом, но, на счастье, не взорвалась, перелетела через пути, да и там лишь дерево сломала. На следующий день саперы отвезли ее подальше и подорвали. Полтонны весом, говорят, была…

Не раз приходилось Прокопу идти навстречу поезду, при отсутствии всех видов связи и можно сказать «за руку» провожать поезда до соседней станции, проходя за смену не один десяток километров, ведь границы разъезда начинались от середины деревни Яковлевская, а заканчивались за «красным» мостом в районе нынешнего Большого автодорожного кольца Подмосковья…

На дне железнодорожника- профессиональном празднике. Задний ряд: Шаговы Прокоп (второй слева), Агафья (четвертая слева)

В годы войны семьи на разъезде жили почти коммуной. Сообща засевали весной свои участки, осенью помогали друг другу убирать, хватало работы и детям. У каждого, в зависимости от возраста, наклонностей и сил, были свои обязанности: таскать хворост и сено, пасти гусей, полоть грядки и конечно же первейшая — присматривать за меньшими. Уж очень манил их к себе желтый песочек насыпи. По мере роста обязанности перераспределялись. Они переходили от старшего к младшему по наследству, как и одежда, которую шила им мать из отслужившего официальный срок отцовского обмундирования. От Тамары — к- Володе, от Володи—к Анатолию, от Анатолия.—к Николаю, от Николая — к Сергею. И только Виталькино, даже если он из него вырастал, пока складывалось впрок: от первенца до ближайшего «мужика» — девять лет. Медленней уходили от него и обязанности.

Была у них и одна общая. Весной, когда осенние запасы почти заканчивались, а на обогретых солнцем откосах насыпи и берегах речушки со странным названием «Лихоция» появлялась первая трава, ребята уходили за щавелем. Виталий брал в руки мешок, надевал через плечо пустую противогазную сумку, и команда отправлялась в поход. С утра до обеда они набирали половину мешка. Мать быстро сортировала щавель, ошпаривала, отваривала и, заправив крахмалом, подбелив молочком, подавала на стол. Чугун был большущий, но и едоков хватало. К тому же хлеба полагалось лишь по небольшому кусочку. И, чтобы насытиться, ребята наваливались на щи, глаза их совели. Но после обеда надо было снова отправляться, часа через два ведь опять хотелось есть. К вечеру мать готовила из щавеля жиденькую кашицу с кусочками картофеля. Так и шло всю весну.
Позже, когда начинались ягоды, они сообща ходили за ними, а осенью — за грибами. Эти походы были уже более сытные, и потому, что в огороде появлялась первая зелень, и потому, что лучшие ягоды и грибы отвозили на рынок, а на вырученные деньги покупали хлеб, сахар или еще что-нибудь. Но весенние— за щавелем запомнились на всю жизнь. Может потому, что были они первыми после долгой зимы. Радовались ребятишки желтым цветам мать-и-мачехи» бегали за самыми нетерпеливыми бабочками, прислушивались к веселым трелям птиц в ожившем, наливающемся зеленью лесу. Радовались всему, что предвещало наступление лета.
А походы за ягодами омрачали комары и, главное, необходимость бороться с таким естественным и понятным желанием — немедленно съесть найденное. Труднее всего было при сборе земляники, которой оказывалось обычно не так уж много. На рожицах младших виднелись следы временной капитуляции перед неуемным желанием, но наполненные ягодами кружечки, которые они приносили, чтобы высыпать свою добычу в общий котёл, свидетельствовали о конечной победе долга над малодушием.

Грибные рейды были увлекательными. Примерный маршрут намечали заранее. Ребята любили милятник— молодой выросший на месте вырубки лесок с нарядными, еще приземистыми сосенками. Тут хорошо росли белые и козлята, последних было особенно много, и корзинки наполнялись быстро. Такие же грибы росли в другом месте называемом » барсучьи норы». А за красноголовиками ходили в березняки, изрядно подмешенные осинником.
А любимым местом отца был Дунюшкин лес. В нем росли высоченные сосны и лохматые темные ели, встречались и берёзы, но не белостволые, веселые хохотуньи с сережками, а кряжистые, степенные красавицы с черными узорчатыми подолами. Милятник был залит солнцем по самые макушки, в нем жили крохотные, робкие тени. Березняк весь светился. Тени и солнечные зайчики здесь ни секунды не сидели на одном месте, словно играли в какую-то очень веселую игру. А в Дунюшкином лесу все было чинно и степенно: тени тут не суетились, а занимали свое, положенное им место, лучи солнца, прорываясь сквозь густые кроны деревьев, словно мощные прожекторы, высвечивали поляны, стволы, мягкую многолетнюю подушку хвои. Ребятам здесь было немножко страшно, они казались себе совсем-совсем маленькими. И птицы любили этот лес, и муравейников здесь было больше, чаще попадались на глаза ежи и белки, И грибы в Дунюшкином лесу были солиднее, что ли: коренастые, с темными шляпками боровики, большие, как тарелка, грузди.
Хорошо ходить за грибами. Но все же примешивалась к этой охоте тоска по уходящему лету почти не слышно птичьих голосов, отгудело, отжужжало пчелами да осами многоцветье трав, и только шмели еще деловито ворчат, перелетая к одиноким светло-синим шарикам последних осенних цветов. И хоть много радости доставляет каждый найденный гриб, за щавелем ходить веселее.
Вот эти походы и положили начало дружбе в детском возрасте. Они приучили заботиться друг о друге, обо всех вместе, а не только о себе. Мать всегда старалась подчеркнуть важность детской помощи, похваливала, особенно младших,

Труд в семье никогда не был наказанием, наказывали бездельем. И это было очень тяжко. Сидеть одному дома, в то время как все сообща делают что-нибудь. Работа идет весело, интересно. Когда ее выполнят, мать обязательно поблагодарит детей, приласкает их, и, преисполненные гордости собой, своим трудом, счастливые; убегут они гулять. А проштрафившийся лишается всего этого и будет сидеть дома один. Нет, никто не хотел такого отдыха.
Была мать первой инстанцией, разбиравшей ссоры и творившей правосудие. У нее, правда; не всегда хватало времени и терпения детально вникать в причины мелких недоразумений. Тем более, что обе стороны; обычно твердили: «А он первый начал».
Если не хватало ее авторитета, чтобы утихомирить расшалившихся, если лопалось материнское долготерпение, она обещала: — Погоди-ка, все расскажу отцу!
Этого было достаточно, чтобы наступал порядок. Отца побаивались. Ему докладывалось о наиболее серьезных проступках.
Конечно, каждый из детей старался умалить долю своей вины, но делали это в основном младшие, потому что с годами постигалась истина: отцу лучше говорить правду. В таких случаях он меньше сердится и легче наказывает. Наказаний было несколько: От «серьезного внушения» до «ремня» и запрета выходить из дому. Что характерно: особых обид наказания не вызывали, так как были справедливы, а память о одном серьезном из них осталась у старшего Виталия надолго в памяти:

…Состав с порожними платформами обогнал шагавшего вдоль линии Витальку. Замедлив бег, остановился неподалеку от входного светофора. «Можно доехать»,— мелькнула мысль, и Виталька, быстро догнав поезд, взобрался по тормозной площадке на одну из платформ.
— Ты куда, постреленок? А ну давай назад!— крикнул, ему с хвоста главный кондуктор, но паренек и не думал спрыгивать. Он просто побежал в голову уже двинувшегося состава, беззаботно перепрыгивая с платформы на платформу.
Прокоп Игнатьевич чинил забор. Заслышав приближающийся поезд, он по привычке собрался окинуть взглядом состав: нет ли какой неисправности. И тут заметил мальчишку, перепрыгивавшего через автосцепки. «Чей же это такой? Ведь чуть оступится… и костей не соберешь!» Состав подкатил ближе, затормозил, и на обочину платформы спрыгнул его Виталька,
— А ну-ка, иди сюда! — окликнул сына Прокоп Игнатьевич.
Мальчишка увидел разгневанное лицо отца и понял: бежать или упираться бессмысленно.
— Ты чего это удумал? Железной дороги никогда не видал или я не предупреждал тебя? Да и сам уж не маленький—четырнадцатый год идет. Ты ж младшим хороший пример должен показывать. Они же с тебя копию снимают, а ты? Ты не гляди, что вон какой вымахал, я тебя еще уму-разуму поучу.— …
И всыпал отец тогда ему, по первое число. Была та наука для всей семьи, в основном — для младших, потому что разве за всеми уследишь, а до беды… считанные метры.

Через год после этого события в 1944 году Виталий закончил семь классов, а в семье родился пятый ребенок- Николай. Пришлось Виталию «взрослеть раньше времени» и идти трудиться на железную дорогу- помогать семье и в материально-финансовом плане.
В 14 лет его оформили билетным кассиром. Пришлось ему держать экзамен по правилам технической эксплуатации и технике личной безопасности; Тут еще раз вспомнил он свою поездку на платформах, понял, как прав был отец. Конечно, рановато ему было идти в железнодорожники, но в отделении дороги понимали: многодетной семье очень нужна рабочая карточка.
В свободные от дежурств дни выполнял Виталий одну обязанность — возил в Москву на рынок молочко, то, что летом удавалось матери выкроить: благо, травы было вволю, и Ночка оказалась щедрой на удои. Через некоторое время Виталий стал возить молоко в один дом на улице Короленко. Утречком его там уже ждали; ждали потому, что молоко по качеству было не в пример рыночному, и наливал Виталька «с подходом». Ему тоже удобно: в раз управится, купит, чего мать наказала, и домой. Едет, а на душе легко — хорошо приятное людям делать.

Друзья с детства: Палицыны Анатолий и Александр, Шаговы Сергей, Виктор и Николай

…Давно сдал Виталий на попечение младшим и гусей, и бидончики с молоком, и огород. Теперь он помогал родителям в лесу при заготовке дров и исполнял всякую другую работу, требующую силы и сноровки. А в конце февраля, когда день становился подлиннее и солнце начинало гонять с крыш капель, ходил он со стрелочником Карасевым и его сыном Сергеем ломать березовые ветки для метел. Станут, бывало, на лыжи и поехали. Лыжи у них в семье были у всех, большинство — самодельные. Выбирали подходящую доску, обстругивали рубанком, как положено, потом один конец запаривали в кипятке, а когда древесина отойдет, гнули, воткнув в специальную щель в стене.

В березняке у Виталия с Сергеем соревнование начиналось: кто больше веток наломает, на землю не спускаясь. Ветки лесники срезать запрещали, их надо было ломать, и, конечно, не с одного дерева, а с нескольких понемногу. Березняк рос довольно густо. Вот ребята и старались перебираться с дерева на дерево. Не спускаясь. Правда, чтобы перебраться… порой приходилось раскачиваться, наклоняя молодую березку из стороны в сторону, а затем, ухватившись за ветви соседней, подтянуть ее к себе и только тогда перебраться на другое дерево. Это, безусловно, требовало и ловкости, и смелости, и знания свойств дерева, важно было «не перегнуть палку». Ну, а накопить силенку ребятам помогал спорт.

В первые послевоенные годы футболом увлекались все, даже взрослые, не доигравшие свое из-за войны. А уж про мальчишек и говорить нечего. За линией, между кустарниками, они расчистили ровную площадку, поставили ворота, прочертили известкой по зеленой траве все полагающиеся линии, и пошло…. В воскресные дни сюда приходили взрослые, сначала усаживались вокруг поля поглядеть, а потом создавали команды, и начиналось сражение — «конец- на-конец» (когда играли жители одной деревни) или деревня на деревню.
Очень часто играли как называлось «по-рублю» (еще до 1961г, до деноминации) это когда игроки и заядлые болельщики сбрасывались по одному рублю и таким образом создавался «призовой фонд», который получала выигравшая команда. На эти деньги после игры «накрывалась поляна» и праздновалась победа. В большей степени «чисто-символично» так как желающих отметить всегда было много…
Пределом юношеской мечты в то время были бутсы с твердыми носками, с шипами. И когда Виталию купили новые ботинки с круглыми мысами, он, не долго думая, приделал к подметкам шипы. Их хватило почти на две игры. Ну а после в подметках новеньких ботинок остались только… дыры. Ботинки были испорчены. Это очень огорчило Виталия. Но по-настоящему испугался он за обувь всей семьи, когда младшие братья начали заготовку шипов. Вот тогда-то он и понял фразу, сказанную в свое время отцом: «Они с тебя копию снимают».
В 1947 году у Шаговых родился еще один брат — Сергей. В семье стало шестеро детей, старшему — 17 лет, жених. Был он парень привлекательный, девушки засматривались на него. Родителям хотелось как-то приодеть его. Скопили немного денег. Агафья с Виталием поехали в Москву на Тишинский рынок. В магазинах, в то время, трудно было купить что-нибудь. На рынке сторговались с одним типом — понравился у него костюм, что он продавал. Пока Агафья доставала деньги, продавец уже завернул костюм в бумагу. Домой ехали довольные, что купили хороший костюм и недорого. Но дома ,развернув сверток, они «потеряли дар речи». Вместо костюма лежали старые брюки, рваные и грязные. Не известно, кто тогда громче плакал…
Опять пришлось копить деньги, откладывать каждый рублик. На следующий раз они смотрели «в оба» и костюм не выпускали уже из рук. Так справили обновку.
В 1951 году у Агафьи родился «последушек»- Виктор. Виталия призвали в Армию, на Тихоокеанский флот. А служили тогда на флоте пять лет.

Из книги В.Белоруса «Шаговы»:
Виталий как старший брат все детство и юность опекал младших, помогал им во всем. Зато младшие помогли ему свое семейное счастье найти: Приезжая на побывку, оставшись без жены, заходил Виталий в школу справиться, как занимаются хлопцы. Там и познакомился с их классной руководительницей Калининой Марией Карповной. Потом писать ей начал, выясняя, как идут у малышей дела, да как-то незаметно и о своих делах сообщать стал… А когда демобилизовался, оказалось, что его уже давно ждет невеста.

1954г. 5 класс. задний ряд, Шаговы Толя (3 справа) и Вова (6справа). Классный руководитель — Калинина Мария Карповна

И его увлечение спортом не прошло незамеченным. Уже после того, как он ушел в армию, малыши построили в лесу спортивный уголок — перекладину, кольца и даже брусья и устраивали там свои чемпионаты…
Как и старший брат, Анатолий помогал потом остальным решать задачи (у отца-то всего четыре класса). И наверняка потому, что Виталий служил на флоте, Анатолий после десятилетки поехал сдавать в мореходку, но не прошел строгую медкомиссию.
В конце 50-х «технический прогресс» вошел в семью Шаговых- наверное одни из первых в округе купили телевизор и холодильник. Целое событие для того времени! Все знакомые на разъезде и из деревни собирались у Шаговых на просмотр футбольных матчей и художественных фильмов….
В 1968 году случилась у Шаговых беда: погиб Николай, по нелепой случайности: утонул он, будучи студентом второго курса, купаясь вместе с друзьями. Плыл на спине, вода через рот попала в дыхательное горло, легкие и вызвала мгновенную смерть…. Остался он навечно молодым, улыбающимся с любительских фотографий….

Виталий, Анатолий, Тамара, Николай, Виктор(подросток), Прокоп Игнатович, Мария — жена Виталия, Агафья Никифоровна. На руках внуки Игорь и Юрий

Обо всем этом я узнал гораздо позже из разговоров со всеми Шаговыми, вернее, почти со всеми. А когда довольно хмурым февральским днем приехал на разъезд, первой навстречу мне попалась пожилая женщина с полным ведром воды.
— Спасибо за щедрость! — поблагодарил я.— Разрешите донесу. И скажите пожалуйста, где живут Шаговы?
— Шаговы — это мы, проходите сюда.— Вы посидите, а я сейчас отца позову, он баню топит. Мы нынче вас не ждали.
Невысокий, коренастый, с проседью мужчина крепко пожал мне руку огрубевшими пальцами.
— Баньку топлю,— сообщил он,— обычно по субботам этим делом занимаемся, да нынче в субботу как раз дежурят и Анатолий и Тамара. Вот и порешили в пятницу банное дело развести.

1973 год. Прокоп и Агафья. На заднем плане бани

Баня, стоявшая на опушке леса, была небольшая, человек на пять в один присест. Топилась она по-черному. На полу уже стояла разная посуда с нагретой водой. Котел, вмурованный в печь с каминкой, на котором лежали раскалившиеся булыжники, был тоже полон. На углях еще играли сполохи синеватого пламени, в оконце под низким потолком струился сизый, горячий воздух.

Прокоп Игнатьевич окинул все хозяйским глазом, заглянул в топку и сказал:
— Ну вот, маленько уходится, и можно начинать.
— Почему же по-черному топите?
— А нынче и другие на этот манер переделывать стали. Так она забористей.
— Значит, тут всем семейством и мылись?
— Нет. Эта баня новая, прошлым летом ставлена. Еще не села, как следует, и пол чего-то холодный. Наверно, завалинку подсыпать надо. А мылись мы всем семейством вон в той старушке. Она у нас заслуженная, с сорок второго года стоит. А до этого в Костино к Карасевым ходили. Бывало, выйду зимой сначала один, дорогу, а это около километра, туда-сюда раза три промну, чтоб значит, стежка напрямик была: ребят быстрее из бани домой таскать. И сейчас на баньку охотно собираются. Виктор да Толик с женой с нами живут, дочь с зятем — рядом, Виталий с семейством — на следующей остановке. А то еще Владимир со своими из Берендина нагрянет. Так что за столом после баньки ежели один «пузырек», так только понюхать и достанется,— пошутил Прокоп Игнатьевич и засмеялся— Ну, первый пар — это обычно мой. Потому они, особливо женщины, все стонут жарко, жарко! А я и нынче попариться люблю. Вон они, венички-то, свои. Как ни парься, а все на два раза хватает. Второй раз он даже еще мягче. У нас народ дружный и компанию любит. Бывало, когда дети поменьше были, мы с братьями семьями собирались. Каждый праздник — у другого, по очереди. Колхозом оно и пахать и гулять — все сподручнее. И дети к этому приучены. Виталий на гармошке хорошо играет. Бывало, как заведет… Нынче тоже мы все праздники вместе справляем. Только теперь уж не с моими братьями, а своей семьей. Потому, как если все с женами да детьми соберутся — более двадцати человек: так полна коробочка. А весело у нас, ну выпьем, конечное дело, маленечко, а потом споем, спляшем. Ребятишки стихи почитают. Вон их, артистов-то, сколько. И свадьбы мы почти все тут сыграли.
— Как детей воспитывали? — интересуюсь у Агафьи Никифоровны.
— Так ведь как вам сказать, и не знаю даже. Секрета нет никакого. Жизнь их воспитала, да работа. Труд всякий. Ведь вон Виталию, ему всего доставалось: по дому помогал, и молоко возил, и за хлебом ездил. А когда из армии вернулся да женился, сам дом себе достраивал. Вы зайдите как-нибудь к нему. У него все очень хорошо сделано. Все своими руками. И нам вон водяное отопление сделать помог, и погреб — его работа, да всего не перечтешь. А Тамару взять. Ведь она почти всех младших нянчила. Самой еще пяти годов не было, а уж Толика таскала. «Тяжело,— говорю ей,— не тронь», она свое. Все, вишь, мне помочь старалась. Да как раз его уронила, что все мы перепугались: он ревет, она ревет, и я чуть не плачу. А потом на смену Витальке с бидонами ездила, а летом еще и с ягодами. Это, думаете, легкое дело? Это сейчас электричка да два пути, а тогда…

1969 год. Анатолий и Тамара

Ну, а Анатолий, он у нас по учебе первый. Всем всегда помогал, решал, объяснял.
Зато теперь внучат балую. Меньше их, оттого» верно, и балуем. Да и жизнь не в пример легче. Эти вон все видят: и сок, и яблоки, и апельсины, и конфет вдоволь. А своим, бывало, и сахару кусочек не каждый день дашь. Или, к примеру, дашь каждому по ложке варенья к чаю. Предупреждаешь, что только по одной, а то всем не хватит. Те, что постарше держат свою порцию во рту за щекой, что бы «на весь стакан чая сладко на языке было». Младший Витя тоже пытается повторить за старшими. Глядишь — уже плачет «горючими слезами» : » ма- ма-а! У меня плоглотилася!» (проглотил свое варенье)…..

1979 год. Внуки Прокопа и Агафьи на «Золотой свадьбе»

А отец у нас строгий. Но так оно и надо. Все дети его до сих пор уважают. И хоть они давно уже грамотней, а все равно чуть что — советоваться едут и прислушиваются, как он скажет…
За окном электрички убегали назад разукрашенные липким февральским снегом сосны и ели. За поворотом остался разъезд, где почти сорок лет был начальником Прокоп Игнатьевич Шагов и где сейчас работает Тамара; вверху золотилась в лучах внезапно проглянувшего солнца нить контактного провода, которую обслуживают Виктор и Владимир; поезд шел по участку, где управляют движением Виталий и Анатолий, и колеса, словно подслушав мои мысли, ритмично выстукивали: Ша-го-вы, Ша-го-вы, Ша-го-вы…
Шаговы — простая и дружная династия рабочего класса страны.

Газетная статья накануне чествования в ЦДКЖ железнодорожных династий