Последний настоятель храма на Кузнецкой: отец Григорий Петрович Хазов и судьбы старообрядцев. Часть 2.

…Сказать, что годы сталинских репрессий и война не обошли семью Исаевых-Хазовых – значит не сказать ничего…

isaevi_1_11.jpg

Гибель Александра Кондратьевича на фронте была уже третьим ударом для его матери – Прасковьи Михайловны Исаевой. 15 марта 1943 года она писала Елене Лукиничне:

«Лена, извини, что долго не писала. Ведь каково это – потерять третьего сына! Я без слез не могу думать про них, а как взгляну на Санину карточку, так все внутри переворачивается. Лена, а все-таки подожди все исправлять, может еще ошибка. Таких было много случаев, что оказывались живы. Лена, ты уж много не расстраивайся сама, побереги себя для детей. У меня тогда осталось шестеро. Я все время войны (речь идет о войне 1914 года, в которой погиб муж Прасковьи Михайловны) не верила, что убит, а все надеялась и как-то было легче, а теперь я уже стала стара и плоха и пережила очень много. Только было нажила хорошую жизнь себе и вы все, а тут проклятый Гитлер истерзал нас всех…»

o_grig_36.jpg

Фото Кондрата Михайловича и Прасковьи Михайловны Исаевых 1905 года.

Прасковья Михайловна была старшей дочерью богатого крестьянина сельца Богородское Дороховской волости – Михаила Ивановича Федосеева, бывшего подрядчиком у Саввы Тимофеевича Морозова. В 1905 году Михаил Иванович породнился с известной старообрядческой династией из Богородского – Исаевыми, выдав старшую дочь Прасковью за заведующего делами «Торгового дома Михаил Моисеевич Исаев и сыновья» – Кондрата Михайловича Исаева.

В «Справочной книжке по Московской губернии за 1890 год есть запись о красильном заведении Михаила Моисеевича Исаева (22.11.1842-8.06.1907) – отца Кондратия Михайловича, в котором работает 4 человека и управляет сам владелец. А уже в «Памятной книге по Московской губернии за 1914 год» упоминается:
“Бумаго-ткацкая фабрика, красильно-голландровое заведение и механическая мотальня Торгового дома М.М.Исаев и сыновья в с. Богородское, Дороховской волости, 1 стана, которой заведывает Кондратий Михайлович Исаев». На тот момент на фабрике уже работает 105 мужчин и 130 женщин (всего 235 человек). Владельцем фабрики, дела которой вел Кондрат Михайлович, был его старший брат (ок. 1875 г.р.) – Михаил Михайлович.
В 1914 году Кондрат Михайлович Исаев добровольцем уходит на фронт в чине рядового и в том же году погибает. На руках 32-летней Прасковьи Михайловной оказывается, как она пишет в письме, 6 маленьких детей. Большую помощь в содержании семьи Исаевых и в воспитании детей оказывает отец Прасковьи – Михаил Иванович Федосеев. Михаил Иванович умер 4 мая 1926 года 9 часов вечера в 73 года.
Его могила с огромным дубовым крестом до сих пор сохранилась на кладбище в сельце Богородское.

 o_grig_33.jpg

Фото Михаила Ивановича Федосеева конца XIX века.

Старообрядческий молитвенный дом в сельце Богородском был с незапамятных времен. В 1890 году при нем было 630 молящихся. А в 1892 году Строительное отделение Московского губернского правления получило прошение уполномоченного от общества крестьян-старообрядцев сельца Богородское Богородского уезда Саввы Иванова, Лазаря Жигарева и Тимофея Исаева (дяди Кондрата Михайловича) о командировании архитектора для осмотра молитвенного дома. В прошении говорилось, что Богородский уездный исправник объявил предписание московского губернатора о необходимости засвидетельствования поданных в канцелярию губернатора чертежей молитвенного дома и предлагаемых к исправлению ветхостей. Строительное отделение губернского правления наложило резолюцию: препроводить чертежи архитектору Егорову, чтобы он сравнил их с натурой и доложил об увиденном. Несколько подправленные Егоровым чертежи решено было принять к исполнению.

Эскиз моленного дома в Богородском приведен в книге О. Пэнэжко «Храмы Орехово-Зуевского района». 2007.
В 1913 году в Строительное отделение Московского губернского правления было отправлено прошение от общества крестьян сельца Богородское с просьбой разрешить переделать моленную в сельце по приложенным чертежам. Подать документы и получить разрешение общество доверяло Михаилу Александровичу Коробанову. Под прошением стояло около 120 подписей. В январе 1914 года проект перестройки моленной был утвержден.
Колокольню этой моленной мы можем видеть позади каменного магазина и деревянного склада «Торгового дома М.М.Исаев и сыновья» на фото из семейного альбома Исаевых.

 o_grig_34.jpg

Фото колокольни Богородской моленной позади лавки и склада Торгового дома «Д. М.М.Исаев и сыновья».

В деле Ивана Исаева есть обрывочная информация о жизни семьи Исаевых после революции:

«Допрос вел уполномоченный ОБХС Кирпичев.

…В 1914 году моего отца убили, который служил солдатом рядовым в империалистическую войну. До 1918 года я жил на иждивении матери. С 1919 года меня взял на иждивение отец моей матери до 1920 г. В конце 1920 года наша семья выехала в Уфимскую губернию в связи с разрухой и голодом, где проживали до 1921 года. В 1922 году прибыли в село Богородское Куровского района Московской области в свой собственный дом, где и жили до 1928 года.

В 1929 году нас раскулачили, и мы вынуждены были переехать на вольную квартиру. В 1930 году я переехал в город Орехово-Зуево и поступил работать в Госбанк, где работал по день моего ареста».

Как пишет Прасковья Михайловна, «только было нажила хорошую жизнь», жестокое время революции и гражданской войны постепенно стало забываться, дети подросли, устроились на хорошую работу, или учебу (младший сын – Дмитрий Кондратьевич поступил в Московский торфяной институт) обзавелись семьями, и все стало потихоньку налаживаться. И тут наступил 1938 год. Был арестован и пропал навсегда Иван (родные репрессированных до 1957-60 годов не знали, что произошло с их близкими).
Арестованный несколькими днями ранее Ивана его родной брат, Михаил Кондратьевич Исаев, 17 февраля 1938 года также был расстрелян на полигоне НКВД в Бутово. Ни Михаил, ни Иван не упомянули при допросе ни своих братьев – Александра и Дмитрия, ни сестру – Надежду, чем, возможно, сохранили своим любимым жизнь, «положив жизни своя».
Сын Ивана Кондратьевича – Александр Иванович Исаев рассказывает, что, по словам матери – Анфусы Трофимовны, Ивану удалось каким-то образом во время мимолетной встречи перекинуть крохотный скомканный комок бумаги, на котором он написал:
«На меня наседают следователи, угрожают, что возьмут маму и Дмитрия (младший брат Ивана), если я не подпишу то, что они говорят. Я ни в чем не виноват, но подпишу все».
У убитого Михаила остались дочь Валентина, родившаяся 12 февраля 1934 года, и сын Виктор, родившийся 15 апреля 1938 года, уже после смерти отца (17 февраля 1938 года).

o_grig_22.jpg

Прасковья Михайловна Исаева с внучками Валей и Адой.

20 марта 1938 года была расстреляна двоюродная тетя братьев Исаевых – шестидесятипятилетняя начетчица богородской моленной Феодосия Федоровна Исаева 1873 года рождения, 8 декабря 1837 года расстрелян Иван Никифорович Исаев (родной племянник Феодосии Федоровной), арестована его сестра – Клавдия Никифоровна Трегубова (вернулась из лагеря лишь в 1944 году), расстрелян муж Клавдии Никифоровны – Сергей Иванович Трегубов и его отец –Иван Петрович Трегубов, видный деятель старообрядчества и попечитель Рогожской общины. Также были расстреляны дальние родственники Исаевых – Зот Петрович (1875 – 20 марта 1938) и Игнатий Николаевич (1872 – 27 сентября 1937) Хахаевы. Вместе с Феодосией Федоровной и Зотом Петровичем были расстреляны еще 5 богородских начетчиков-старообрядцев. В живых остался только чудом спасшийся Гаврила Кириков, тайно потом служивший и отпевавший односельчан до конца своих дней.
Упокой Господи души убиенных рабов твоих!

o_grig_23.jpg

o_grig_24.jpg

Последние фото богородских начетчиков Феодосии Федоровной Исаевой и Зота Петровича Хахаева.

Игнатий Николаевич Хахаев проходил по делу старообрядческого священника Архипа Азарнова. В это время была арестованы целая группа старообрядцев, которые были связаны со священником Азарновым. К тому времени у о.Архипа сложился среди жителей Куровского серьезный авторитет, и по его же показаниям, даже коммунисты, разочаровавшись в итогах революции, тайно приходили в церковь. Дело сделали показательным, и всех обвиняемых допрашивали, видимо, с пристрастием. Показания меняются от одного до трех раз за каждый из многочисленных допросов. В итоге следователям удалось добиться желаемых им показаний от всех. Читать эти протоколы по-настоящему страшно: до чего нужно было довести людей (зачастую пожилых), чтобы они начали так оговаривать себя и своих товарищей…

o_grig_25.jpg

o_grig_26.jpg

Обвиняемые по делу Азарнова – Сушонов М.Г. и Родин И.Е.1937 год.

Жена Игната Николаевича долгие годы занималась переписыванием церковных книг и была одна из последних мастеров в округе.
Бабушки из гуслицкого сельца Богородское, откуда была родом семья Исаевых, и по сей день вспоминают как в детстве ходили в гости к Фене (Феодосии) Исаевой, как играли у нее в «клинышки». Помнят, что у Феодосии Федоровны была «суховатая ручка» и то, что она шила на дому. Помнят, как ее арестовали. Помнят они, как одной весенней ночью, когда все дороги развезло от дождей, найдя лошадь со здоровенными копытами, Исаевы уезжали из села. Лошадь отвезла их до станции. Больше они не возвращались.
Если обвинения Феодосии Федоровны строились вокруг религиозной и антиколхозной агитации, то бухгалтерам Орехово-Зуевского банка Михаилу и Ивану Исаевым припомнили то, что их дедушка Михаил Моисеевич Исаев был фабрикантом в сельце Богородском, и по определению классово ненадежные элементы должны мечтать о мести за неприятности, причиненные их семьям:

«Я, сотрудник Орехово-Зуевского районного отделения УНКВД М.О. В. Кискин, допросил в качестве свидетеля Блинова Евгения Андреевича 1883 г.р., проживающего г. Орехово-Зуево, ул Корасова, д. 3. Род занятий – инспектор Госбанка. Состав семьи: жена и дочь 23-х лет.

Допрошенный показал, что в июне 1937 года среди работников банка Исаев И.К. говорил: «как только начнется война, я постараюсь получить оружие, чтобы расстреливать с тыла коммунистов за то, что они не дают жизни моей семье».

В августе 1937 года говорил: «коммунисты расстреливают людей, которые всю свою жизнь посвятили для того, чтобы народу устроить хорошую жизнь. А кучка во главе со Сталиным и Ежовым обманули народ, оклеветали их и расстреляли. Надо сначала их самих расстрелять, тогда жить будет легче». (Выписки из дела № 246 Арх. № 174 14 69).

Двух-трех на скорую руку сфабрикованных свидетельских показаний было достаточно, чтобы в течение считанных дней вынести приговор и отправить человека в Бутово. Наверное, лишним будет говорить, что свидетели, подписавшие подсунутые им протоколы в 1938-м, полностью отказывались от показаний во время реабилитационных процессов в 1957-м. А некоторые зачастую даже отрицали сам факт допроса:

«Я, Ченцов Леонтий Григорьевич, знаю гражданина Хазова Григория Петровича как служителя культа, старообрядческого попа. Он служил в Зуевской церкви, где я работал сторожем, истопником. Я показываю правду, что меня никто и никогда по делу Хазова Григория Петровича не допрашивал. Я от Хазова Григория Петровича высказываний против руководителей коммунистической партии и советского государства никогда не слышал, также я не слышал от Хазова Григория Петровича и антисоветских высказываний.

Я, Ченцов Леонтий Григорьевич, правдиво показываю, что по делу Хазова Григория Петровича меня не допрашивали, я таких показаний не давал и записанные от моего имени показания по делу Хазова Григория Петровича категорически отрицаю. (подчеркнуто красным карандашом).

Я не слышал от Хазова Григория Петровича таких высказываний, как это записано в протоколе моего допроса 20 января 1938 года и меня не допрашивал. Я не слышал, чтобы Хазов Григорий Петрович говорил, как это написано в протоколе допроса, что он ждет спасителей из-за границы, не слышал, чтобы он клеветал на конституцию СССР, также категорически отрицаю записанное в протоколе допроса, что якобы Хазов Григорий Петрович высказывал намерения покушаться на жизнь руководителей партии и государства. Ничего подобного я показывать не мог, так как антисоветских высказываний от Хазова Григория Петровича не слышал. Никто мне этого протокола допроса по делу Хазова Григория Петровича от 20 января 1938 года не читал и на этом протоколе я не подписывался». (Выписка из протоколов допроса свидетелей, дело № П-40248 ГАРФ).

Возможно, в 1938 году была допрошена только жена Леонтия Ченцова, уборщица музея –Мария Григорьевна Усова-Ченцова. Уполномоченный ОУР УНКВД Скворцов, допрашивавший свидетельницу в 1938-м, намерено не указал родственную связь свидетелей, не указал ФИО мужа гражданки Усовой и записал другой адрес проживания (вернее указал два, и один записал неразборчиво). Сама стилистика протокола допроса Ченцова 1938 года говорит о многом:

«Вопрос: Что вы лично знаете об антисоветской деятельности Хазова Григория Петровича? Ответ Ченцова: В лице Хазова Григория Петровича я вижу классового врага. Он всегда в разговорах со мной и с людьми высказывал контрреволюционные настроения. Весной 1937 года по выходе из церкви в группе верующих в присутствии меня Хазов заявил: «Скорей бы приходили в нашу страну наши спасители из заграницы, а то от этих коммунистов, которые разорили храмы и отбили народ от посещения храма (неразборчиво) житья нет». (подчеркнуто красным карандашом).

Летом 1937 года около церкви в группе верующих Хазов по вопросам конституции говорил: «Конституция выдумана большевиками и Сталиным создана для создания о нас хорошего мнения заграницей, как о самой демократической стране в мире. На самом деле это обман рабочего класса. Конституция нужна только большевикам для обмана народа».

(неразборчиво) осенью 1937 года мне лично Хазов говорил: «Если бы мне удалось поближе пробраться к Сталину или Ворошилову, я бы их не щадя своей жизни растерзал бы на куски. Я их ненавижу как самых заядлых своих врагов». (подчеркнуто красным карандашом)

Более по делу показать нечего». (Выписка из протоколов допроса свидетелей, дело № П-40248 ГАРФ).

При допросе 10 августа 1957 года Мария Григорьевна Усова-Ченцова показала:

«Я не слышала от Хазова Григория Петровича высказываний против стахановского движения, не слышала, чтобы он говорил, «что люди совсем скоро умрут как мухи от стахановщины» — такие высказывания от Хазова Григория Петровича – я не слышала. Также я категорически отрицаю потому, что так не показывала, как это записано в протоколе допроса по делу Хазова Григория Петровича, что якобы он говорил, что будет помогать интервентам – «истребить коммунистов и советских воротил» — таких высказываний от Хазова Григория Петровича я не слышала (подчеркнуто красным карандашом) и поэтому не могла и этого показать. Как я могла подписать такой протокол по делу Хазова Григория Петровича я сейчас не могу объяснить, дали мне подписать, я и подписала». (Выписка из протоколов допроса свидетелей, дело № П-40248 ГАРФ).

Говорят, что в то время НКВД-шники устраивали самые настоящие соревнования между районами – кто больше найдет у себя «врагов народа». С людьми сильно не церемонились и над обвинениями долго не задумывались.
Сейчас, по прошествии семидесяти пяти лет, очень трудно во всем разобраться, но во время войны среди орехово-зуевских старообрядцев ходил слух, что именно Ченцов написал донос на отца Григория, за то, что тот не позволил ему взять какую-то книгу, которую долгое время пытался получить сторож. Дети Елены Лукиничны вспоминают, что Ченцов всегда опускал глаза, встречаясь с ними и другими родственниками священника.
В любом случае, судить не нам. Слухи есть слухи, а осуждение – тяжкий грех. Как пишет св. Афанасий «Не подобает осуждать согрешающего человека прежде, чем Господь осудит его, ведь весь суд Отец дал Сыну, а потому судящий согрешающих присваивает себе Христово достоинство, и таковой уже является антихристом». Господь милостив. Он молился за плевавших в него и распинавших его на Кресте, и даже Иуду простил бы, если бы тот покаялся.

Внучатый племянник отца Григория, сын Елены Лукиничны – Евгений Александрович Исаев вспоминает другого старообрядца, Лазаря и его жену Фросю. Лазарь ходил в длиннополом кафтане и шляпе с большими полями. Завидев шестилетнего мальчика (Евгения Александровича) или кого-нибудь другого из семьи отца Григория, он, даже если находился на другой стороне улицы, останавливался, неспешно снимал свою большую шляпу и медленно кланялся до земли. Евгений Александрович тогда сильно смущался и убегал в дом.
Незадолго до ареста до Григория Петровича, видимо, дошли слухи о том, что сотрудники УНКВД им интересуются и расспрашивают прихожан. Отец Григорий перевез часть своих икон в деревню Заволенье к сестре Анюте. Внучка Анны Петровны Хазовой (в замужестве Миловановой) – Антонина Ивановна Королёва (Абрамова) вспоминает, как бабушка часто и подолгу плакала после ареста брата и долго, до самой своей кончины, мучилась от того, что не понимала, как теперь подавать поминание в церкви: за здравие или за упокой.
Анна Петровна занималась ручным ткачеством, а свою продукцию до революции она сдавала богатым заволенским купцам Нестеровым. Анна Петровна вышла замуж за зажиточного крестьянина Исаака Васильевича Милованова, их дом стоял на современной улице Юбилейной (№ 86) и сгорел во время большого пожара в 1936 году. В семье Миловановых было две дочери — Ксения (1904 г.р.) (незамужняя) и Евдокия (1910 г.р.). Остальные дети умерли маленькими. Исаак Васильевич Милованов умер от тифа, когда Евдокии было лет 5, и мать поднимала дочек одна. У Исаака Васильевича ещё была сестра Феодосия (ее муж Фёдор Батурин из известного рода Батуриных, производивших топоры в д. Беливо) и Аграфена (по мужу Малахова из д. Степановка). Ещё был брат Николай Васильевич Милованов, перешедший в новообрядчество и уехавший в город Моздок, где он стал настоятелем храма, из-за чего у него были плохие отношение с Заволенской родней.
Заволенская племянница о. Григория – Евдокия Исааковна Милованова вышла замуж за Ивана Ермолаевича Абрамова. Брат его отца Ермолая Илларионовича – Дмитрий Илларионович Абрамов также был старообрядческим священником и служил в селе Давыдово. Отец Дмитрий также был репрессирован и проходил в 1930-м по делу №48-72 вместе с «бывшим фабрикантом» Фирсом Савельевичем Тереховым. К счастью, Дмитрий Илларионович не был расстрелян.
Обвинения были стандартны: о. Дмитрий проводил агитацию против мероприятий советской власти, налоговой политики и раскулачивания, а также имел в деревне большое влияние, такое, что «середнячки Матрена Силина и Аксинья Сахарова от всех выступавших на собрании говорили: «Берите у него все, только оставьте нам его самого» (л.4)

o_grig_27.jpg

Отец Дмитрий с матушкой. Отец Дмитрий Абрамов с матушкой.

В статье научного сотрудника Музея истории МГУ Елены Александровной Агеевой «Репрессии 1920-1930-х годов против старообрядцев Богородского края (по материалам следственных дел ГАРФа)» есть следующая информация:

«О. Дмитрию в момент заведения дела и ареста был 61 год (1869 г. рождения), жил в Давыдове, был женат, имел дом с надворными постройками. По образованию самоучка, много работал, был ткачом у Балашова в Куровском и в Орехово-Зуево у Морозовых. В 1912 г. был рукоположён и получил приход в Давыдове, заплатил все весьма значительные налоги. 27.01.1930 г. в день ареста по духовным делам был в д. Гора, придя домой, узнал от милиционера, что арестован, попросил 30 мин, чтобы переодеться, разрешили с трудом. Просил подводу, так как «по болезни ног до Куровского пешком не дойти», простился с собравшимися христианами. Когда сели на лошадь, то она «два раза нас свалила». Милиционер держал наган и о. Дмитрий ему заметил: «Ты что хочешь убить меня на месте?» (л.12). В последующих документах, составленных на основе допросов, все было представлено как террористический акт бунтаря о. Дмитрия, который при этом назывался то Абрамом Дмитриевым, то попом Абрамом.

Многие документы написаны карандашом, большая путаница в именах и датах, что наводит на мысль о широком применении приёма, называемого на ведомственном жаргоне: «допрос арестованного под карандаш, т.е. показания арестованного следователь в протоколе записывал карандашом, а подписывать давал арестованному чернилами. После ухода арестованного в камеру следователь резинкой счищает показания, написанные карандашом, и вместо этих воспроизводит новые, фиктивные показания, которые записывает чернилами. Таким образом, выходит, что арестованный признался в преступлении, которого никогда не совершал» (л 18). В результате расследования было сфабриковано новое дело №98306, по которому было постановлено сослать О. Дмитрия Абрамова и Ф.С. Терехова в концлагерь сроком на 10 лет, имущество конфисковать, а семьи выслать в Северный край».

После Великой Отечественной Войны отец Дмитрий с женой вернулись в родные края и поселились в деревне Запонорье, где и были похоронены…

Григорий Петрович Хазов был расстрелян на Бутовском полигоне НКВД 5 февраля 1938 года.

o_grig_28.jpg

Последнее фото отца Григория Петровича Хазова.

До 1957 года эта информация была секретной. В деле Григория Петровича подшито письмо Мелании Фоминичны от 12.12.1956 года с просьбой сообщить, что стало с ее мужем, арестованным в 1938 году: «Мой муж, Хазов Григорий Петрович в 1938 году 24 января был арестован органами НКВД г.Орехово-Зуево, осужден тройкой сроком на 10 лет без права переписки. Со дня ареста я о нем сведений не имею». (Выписка из подшитого в дело письма Мелании Фоминичны, дело № П-40248 ГАРФ).
Мелания Фоминична отправляла подобные письма ежегодно, и ответ был стандартным: «отбыл в неизвестном направлении». После XX съезда КПСС начались реабилитационные процессы, и письмо Мелании Фоминичны стало отправной точкой следствия. Почти 20 лет семья Хазовых-Исаевых находилась в неведении о судьбе Григория Петровича. Еще теплилась надежда на то, что однажды Григорий Петрович вернется, ведь кто-то возвращался. Но пришло короткое сообщение, в котором значилось: Григорий Петрович Хазов расстрелян 5 февраля 1938 года, реабилитирован посмертно 02.11.1957 года.
Когда пришло известие, Мелания Фоминична была уже старенькая. Позади была страшная и тяжелая война.
Во время войны ее племянница Елена Лукинична работала швеей, шила на фабрике телогрейки, рукавицы, и другую амуницию для фронта. На работу уходила рано, возвращалась поздно. Вернувшись с работы, Елена Лукинична немного спала и снова садилась за швейную машинку – шить бурки на рынок, чтобы прокормить двух маленьких детей, а после смерти сестры Анфисы еще и старенького отца – Луку Кириловича. Шила почти всю ночь. После войны от постоянного напряжения Елена Лукинична начала слепнуть и ее стали мучить сильные головные боли. (1 мая 1944 года Елена Лукинична была награждена медалью «За героическую оборону Москвы», а 6 июня 1945 года – «За доблестный труд в Великой Отечественной Войне», и в оследствии медалями к каждому юбилею Победы и грамотами, как победитель стахановского соревнования). Несмотря на то, что советская власть уничтожала самых близких людей, старообрядцы не могли работать не на совесть.
В годы войны на Мелании Фоминичне было все хозяйство, дети, обмен сшитых Еленой Лукиничной бурок, вещей Александра Кондратьевича на хлеб и другие продукты, посадка и прополка картофеля на участках, выделенных Заготзерном, где Александр Кондратьевич раньше работал бухгалтером.
Жить было трудно. Несмотря на заготовку картофеля, изготовление бурок, небольшую пенсию вдовы погибшего фронтовика, денег не хватало. Однажды пришлось даже, вырезав ножничками небольшой кусочек серебряного оклада в иконостасе, обменять его на рынке на хлеб.
Было трудно, но кому-то было еще трудней. Сын Елены Лукиничны – Евгений Александрович Исаев вспоминает, как выглядели дети живших в Морозовских казармах рабочих – неестественно худые, с уродливо раздутыми от недоедания животами. Он вспоминает, что головокружение от голода было привычным для него состоянием в войну. Как страдали «казарменные» дети, остается только догадываться.
Получая 7 рублей пенсии, Мелания Фоминична в этот же день тратила все деньги на продукты и сладости для детей. Не оставляла себе ничего.
О Григории Петровиче и репрессированных братьях отца рассказывать детям было опасно, поэтому дома старались не поднимать эту тему. Прихожане тоже опасались и старались не говорить об этом. Евгений Александрович вспоминает, как бабушка Мелания напутствовала его каждое утро, собирая в школу – «никому ничего не говори, больше молчи». Еще она учила в любой конфликтной ситуации просить прощения, особенно у мамы: «Прости ради Христа!» Дети ходили с родителями в церковь по праздникам, но специально учить детей вере было тоже опасно. Поэтому учили подспудно, примером своей собственной жизни, своим отношением к людям и святым вещам.
Все племянники Мелании Фоминичны – дети Елены Лукиничны, Анфисы Лукиничны и Анны Лукиничны – очень ее любили и называли бабушкой. Сохранилось письмо младшего сына Анфисы – Виталия Федоровича Филина, написанное брату Евгению Александровичу в ответ на известие о смерти бабушки 27 июня 1960 года:

«Здравствуй, дорогой Женя!

Ты, конечно, извини, что долго не давал ответа. Да Женя, то, что я так боялся, это и произошло. Знаешь, как я только вскрыл твое письмо, и там было написано: «напишу сразу», то я сразу это понял, и как начал читать, то мурашки пошли по всему телу, а кровь вся хлынула в голову, и у меня потемнело в глазах. И, веришь, потерял на время свою память и ноги, словно налиты стали свинцом, и я не мог потом подняться. Аппетит пропал полностью. Я решил на другой день дать ответ, но ничего не получилось: в глазах навертывались слезы, а в горле торчал ком. Я принимался долгое время писать, но не осмеливался.

Да Женя, мне очень-очень жаль бабушки, ведь она была такая добрая и ласковая, что просто я не могу объяснить этого, но ты сам это очень хорошо знаешь. Женя! Если бы ты знал, как я мечтал с ней встретиться, но… Всё пропало. О похоронах мне уже писали, и я остался доволен, что ее хоронили на руках. В этом ее заслуга, она это заслужила. Как приеду, то мы обязательно с тобой сходим на могилки». (Виталий Филин, лишенный бабушкиной поддержки и веры в Бога, под воздействием жизненных неурядиц наложил на себя руки в 1967 году).

Сохранились и другие свидетельства отношения к бабушке Мелании ее близких.
Начало семейной жизни в семье жены редко обходится без конфликтов, тем более, если приходится ютиться в небольшом помещении. Еще задолго до ареста Григория Петровича у Хазовых-Исаевых отобрали половину дома, оставив две маленькие комнатушки, в которых и приходилось жить матушке, Елене Лукиничне, ее мужу и двум маленьким детишкам. Евгений Александрович вспоминает, как отец – Александр Кондратьевич однажды вспылил на матушку, и она расстроенная ушла в свою комнату. Практически во всех письмах с фронта Александр Кондратьевич умоляет Елену Лукиничну не повторять его ошибок и просит прощения у матушки Мелании:

«Лена, я тебя прошу, не нервничай и с крестной не ругайся. Я знаю, что ты нервная, но все же надо воздерживаться. Еще я знаю, что всем вам трудно, но что делать, этим помощи не будет, а только хуже для тебя.

Я тоже, когда был дома, тоже был такой же, даже хуже. Но теперь я вижу, что я крестной дела забыл и в будущем я постараюсь ей за все добро отплатить, чем только смогу. Я тоже много с ней ругался, но теперь вижу, что я забыл, что она для меня и для моей семьи много сделала делов, и очень много. Но живя вместе с ней, я все забыл и сейчас вижу и очень видно со стороны, что она для нас много хорошего и доброго сделала, и что ее нужно жалеть и благодарить. А вместо благодарности я делал наоборот. И вот я сейчас все вспоминаю, все ее хорошие дела и очень ругаю сам себя: что я сделал и делал нехорошо, от Бога грешно. И я обращаюсь к крестне и прошу у ней прощения за мое ее оскорбление и огорчение. Крестна! Прости меня Христа ради! Я в будущей жизни, если придется нам вместе дожить, я все оскорбления искуплю. И впредь этого делать не нужно, а нужно крестну уважать. И вот я вижу, очень и очень я делал нехорошо и грешно. Лена, и тебя я прошу не делать этого. Может, это Бог так мне сделал, чтобы сюда я попал. Чтобы обнаружить мою несправедливость и неправду.

Лена, дай крестне это письмо прочитать. И еще раз прошу тебя будь повоздержаннее так же и с детьми, они могут тоже также же, как и мы с тобой. Лена, не бей детей и не кричи на них. Им и так плохо, они ничего не видят. Я знаю, тебе трудно с ними, но делать нечего. Лена, наберись терпения и не нервничай. Потому что это для тебя только хуже. Обо мне не расстраивайся, работа моя не такая тяжелая, только потруднее бывает работать ночью…

(Александр Кондратьевич перед самым призывом перенес тяжелую и не очень удачную операцию, и до отправки на фронт был занят на укладке рельсов: работали в 3 смены круглосуточно. Поэтому условия, в которых он оказался, были для него настоящим мучением – Ю.И.).

…Мишеньке и Женечке не вели скучать о папе. Может, скоро кончится война, и папа приедет и привезет игрушек в честь победы над коварным врагом.

Мишенька и Женечка, я прошу вас. Гуляйте хорошенько, не деритесь и не ругайтесь, слушайтесь маму и бабушку. Наказывает это ваш папа.

Лена, жду от тебя письма с нетерпением и остаюсь твой муж Шура и детей папа».

17 февраля 1942 года.

Дети Елены Лукиничны, да и я сам – ее внук, ни разу не слышали от нее даже грубого слова в свой адрес, а видели от нее только доброту и ласку. Даже обращения «Мишка», «Женька» или «Юрка» считались в этом доме неприемлемыми, и бабушка Лена отчитывала товарищей, позволивших себе так обратиться к ее детям. Да и об отце – Александре Кондратьевиче у детей сохранились только светлые воспоминания, как о нежном, добром и заботливом человеке.
В семье Исаевых всегда царила атмосфера любви, мира и бережного отношения друг к другу. Я помню, как, будучи неразумным четырех-пятилетним ребенком, находясь в гостях у бабушки, запустил воздушным шариком в какую-то очень ценную, красивую и большую фарфоровую статуэтку. Статуэтка упала и разбилась вдребезги. Я очень перепугался и стал плакать, а бабушка сразу же бросилась меня утешать: «Какая-то непрочная игрушка, чего ее жалеть-то». Я думаю, что и Александр Кондратьевич в своем письме, скорее всего, так казнит себя за проступок, который современным людям показался бы сущим пустяком. Такие вот были люди…

О своем отношении к матушке Мелании Александр Кондратьевич также часто писал своей матери – Прасковье Михайловне, жившей тогда у младшего сына Дмитрия в деревне Храпуново. В каждом своем письме она передавала матушке-крестне поклон.
В 1943 году, незадолго до получения похоронки на Александра Кондратьевича, с матушкой случилось несчастье: во время колки дров откололась большая лучина и с большой силой вонзилась прямо в глаз. Глаз сохранить не удалось. «Лена, я очень расстроилась, узнав, что произошло с твоей крестной, — пишет Прасковья Михайловна, — лишиться глаза! Ах, как ее жаль. Да и тебе-то как плохо, ведь она так много всего для вас делала и помогала, такая способная, куда съездит…».

o_grig_29.jpg

Последнее фото Прасковьи Михайловны Исаевой.

Матушку любили не только родные и близкие. Любили ее все в округе. Каждый праздник соседи по дому специально приходили и торжественно поздравляли Меланию Фоминичну. Для многих старообрядцев Орехово-Зуева матушка стала крестной. Сын репрессированного Ивана Исаева – Александр Иванович Исаев вспоминает, как к нему однажды пришла его дальняя родственница и, увидев фото матушки с ее семьей, слезно просила отдать ей фотографию: «Это же моя крестна!».
Матушку всегда приглашали на отпевания, панихиды и поминки орехово-зуевских старообрядцев, советовались с ней по многим вопросам.

o_grig_30.jpg

Фото 1958 года, июль. Улица Кузнецкая. Отпуск Евгения Александровича Исаева. Одна из последних фотографий матушки Мелании.

Перед своей смертью матушка очень ослабла. Она с нетерпением ждала возвращения из армии внука Жени (Евгения Александровича) и обещала ему, что обязательно дождется. Евгений Александрович служил в Венгрии, к счастью, уже чуть позже известных событий. После службы работал в Конструкторском бюро завода Респиратор и параллельно учился в Московском Автомеханическом институте вместе с Константином Ивановичам Титовым, будущим Митрополитом Московским и всея Руси Корнилием.

o_grig_31.jpg

o_grig_31_d.jpg

Курс выпуска МАИ 1975 года. Среди выпускников Константин Титов и Евгений Исаев.

Когда Евгений Александрович пришел из армии, матушка уже почти не вставала. Умерла Мелания Фоминична летом 1960-го на руках у Евгения Александровича. Сидя за столом, он заметил, что бабушка, слегка приподняв голову, зовет его к себе рукой, словно пытаясь что-то сказать. Когда он подбежал, чтобы поддержать ее голову, она уже начала хрипеть, обмякла и отошла.

o_grig_32.jpg

Матушка Мелания. Одно из последних фото.

Григорий Петрович Хазов, как и многие старообрядческие священники того времени, заранее приготовил для своего погребения большой гроб, вырубленный из целого ствола дуба. Гроб был сделан основательно, остроган и даже отполирован и лежал на чердаке дома на Кузнецкой.
В огромном гробе Григория Петровича орехово-зуевские старообрядцы несли на руках маленькую и старенькую матушку Меланию до самого Зуевского кладбища.

Перейдя дорогу, отделяющую молитвенный дом святителя Николы от старого Зуевского кладбища и направляясь чуть правее и вглубь кладбища, можно найти семейные захоронения большой матушкиной семьи. Здесь лежат сестры матушки – Пелагея и Мария Фоминичны (в девичестве Степановы), сама матушка Мелания, муж Пелагеи Фоминичны – Лука Кирилович Баринов, их дети – Анфиса Лукинична и Иван Лукич, их сватья (мать Александра Кондратьевича, мужа Елены Лукиничны) – Прасковья Михайловна Исаева, сын Анфисы Лукиничны – Виталий Филин, и ее внук – Александр.

Если кто-то окажется в тех местах — помолитесь об этих простых, добрых и бесхитростных людях, проживших сложную и честную жизнь. Особенно же об убиенном иерее Григории Петровиче Хазове и матушке Мелании Фоминичне. А так же о возвращении Русской Православной Старообрядческой Церкви поруганного храма Рожества Богородицы на улице Кузнецкой и о скорейшем его возрождении в былой красе и величии.

Статью подготовил двоюродный правнук о. Григория – Юрий Евгеньевич Исаев.

Большое спасибо за помощь в подготовке статьи: Родным и близким отца Григория: Е.Л. Исаевой (+1990), Е.А. Исаеву, М.А. Исаеву (+2013), А.И. Исаеву, В.М. Исаеву, А.В. Исаевой, А.И. Королевой, С.В. Мозалеву, краеведам М.Е. Рыбину, Евгению Голоднову, старожилам сельца Богородское: Александре Николаевне Пименовой, Евгении Поляковой, Н.И. Мерзликиной, а так же Олегу Хохлову, Мелитине Макаровской и сотрудникам ГАРФ.

“Последний настоятель храма на Кузнецкой: отец Григорий Петрович Хазов и судьбы старообрядцев. Часть 2.”

Комментариев 1

  1. Юрий 02 Апр 2017 в 6:12 ссылка на комментарий

    http://ruvera.ru/akteon/archive_episkop_100/index.html#9

Написать комментарий